Шрифт:
— Как оме?
— Лежит… Стонет…
Мяти-пальван окинул взглядом мазанку, помолчал и сказал:
— Занимайся своим делом, сынок. Я пойду попью чаю…
После ухода отца Джума сидел некоторое время неподвижно. Затем опустился на подушку и взял в руки книгу. Он тяжело страдал от того, что был разлучен со своим учителем. Но так же, как в крепости Шатырбека, он был бессилен. Что он может сделать? Конечно, отец знал, что он не виноват. И все же сетовал на него. А разве только он страдает в бессилии? Чем лучше участь Сабыр-эдже? Вначале она пережила потерю Джерен, теперь сгорает от разлуки с Бегенчем…
Джума вспомнил строки поэта, посвященные сыновьям, стал читать их с глубокой скорбью:
У перепелки выпадет птенец, — Не кликать ей, над ним не виться можно ль? Не видит розы соловей — певец, — Ему не плакать, не томиться можно ль? Осленка нет, ослица вдоль дорог Бежит в тоске по следу милых ног. У верблюдицы уведен сынок — Ей не взреветь, не всполошиться можно ль? Махтумкули! И зверь свой любит род, Но смерть хитра. Все гибнут в свой черед, Когда дитя родное вдруг умрет, — Печальной песней не излиться можно ль?Джума осторожно положил на пол книгу, последний куплет, записанный скорописью, он прочитал еле шевеля губами, выискивая в строках глубокий смысл.
Шум, раздавшийся возле самой кибитки, отвлек Джуму от мыслей.
— Эй, люди! — радостно вопил кто-то. — Поздравляю, люди! Вернулись наши!
В дверях Джума столкнулся с отцом. Мяти-пальван тяжело дышал, не попадая рукой в рукав халата.
— Беги скорее, сынок! — крикнул он. — Махтумкули вернулся!
Джума припустился со всех ног. Мяти-пальван постоял, глядя на бегущих людей, не выдержал, и сам побежал.
Радостная весть мгновенно всполошила все село. Кто еще не улегся, сразу выскочили из кибиток, побежали к дороге. По обе стороны ее уже теснились толпы людей, возбужденно переговаривающихся и глядящих вниз, туда, где, миновав старый арык, поднимались в гору несколько всадников.
Джума нетерпеливо расталкивал людей, пробиваясь поближе к дороге.
— Смотрите, Атаназар едет! — крикнул кто-то.
— И Тархан рядом!
— А кто этот, седой?
— Смотрите, женщина позади него!
— А вон еще двое всадников!
Джума выскочил на дорогу, схватил под уздцы взмыленного коня Атаназара.
— Салам, Атаназар! Махтумкули-ага тоже с вами?
Атаназар спрыгнул с коня, негромко и суховато сказал:
— После поговорим!
Ответ не удовлетворил Джуму, но допытываться подробностей сейчас не было возможности: вокруг всадников плотным кольцом сомкнулась возбужденная толпа, со всех сторон потянулись руки для приветствия.
— Па-апа пришел! — прозвучал среди общего гама детский голосок. Он был совсем тихий — шелест травинки среди грозного гула деревьев, но Атаназар вскинулся, точно ужаленный:
— Мурадик! Сынок! Гульджамал моя!..
Много горьких испытаний выпало в жизни на долю Тархана. Но таких мук, как сегодня, он не испытывал еще никогда. Давая корм коню, он в кровь кусал губы, когда из кибитки Садап доносились глухие звуки ударов и болезненные вскрики Лейлы. "Ворвусь в кибитку! — думал он. — Свалю старую ведьму наземь и умчу Лейлу в сторону Сонгидага!" Но рассудок злорадно шептал: "Ты, безродный слуга сердара, осмлелишься поднять руку на его старшую жену?" И Тархан скрипел зубами, чувствуя себя как цепной пес, задыхающийся в ошейнике от бессильной ярости. Но, когда послышался особенно болезненный крик, он с силой ударил торбу о землю, кинулся к кибитке.
— Перестаньте, тетя!.. Вы что… убить ее хотите?
Голос его дрожал и рвался, пальцы сжимались в каменеющие кулаки. Казалось, еще одно мгновение — и на голов Садап обрушится удар.
Садап вытаращила глаза. Ее и без того багровое лицо стало черным от прилившей крови.
— Ты, безродный щенок! — заорала она, уперев руки бока и подступая к попятившемуся Тархану. — Что тебе надо? Захочу — и сожру ее с костями!.. А тебе что? Жалко ее? Я знаю, ты всю дорогу спал с этой потаскухой! У, бесстыжая тварь!..
Она больно ударила ногой Лейлу, сжавшуюся комочком посреди кибитки, ушибла ногу, еще больше рассвирепела от этого и принялась безжалостно щипать молодую женщину. Лейла застонала.
— Вот тебе, подлая! — задыхаясь, брызгала слюной Садап. — Вот тебе, потаскуха!.. Вот тебе!.. Кричи, гадина, кричи!..
В горле Тархана что-то пискнуло. Он резко повернулся и выбежал из кибитки. Куда? У кого просить помощи? К Атаназару! — мелькнула мысль, и Тархан широко, чуть ли не бегом, двинулся к кибитке Атаназара, торопясь высказать все, что накипело у него на душе.