Он догнал Тархана уже далеко от дома. Крепко взяв его за локоть, сказал:

— Не делай глупости, Тархан! Гнев всегда впереди разума бежит, да в яму заводит… Остановись-ка!

Продолжая широко шагать, Тархан сквозь зубы ответил:

— Пока я стоять буду, Садап душу вынет из Лейлы!

— Постой, Тархан, я сейчас сам поговорю с ней. Только ты не вмешивайся!

— Так и послушалась она тебя! Еще больше взбеленится! Она самому сердару печенку ест, не то что…

— Вот увидишь, послушается!

— А если нет?

— А нет, тогда делай, что задумал! Сам тебе помогу!

— Поможешь?

— Аллахом клянусь, помогу!

Они уже подходили к кибиткам Адна-сердара, когда в одной из них раздался душераздирающий вопль. Атаназар вздрогнул, а у Тархана волосы поднялись дыбом — он, как безумный, рванулся на крик.

— Стой! — догнал его Атаназар и, еле удерживая, несмотря на свою немалую силу, беснующегося Тархана, сказал: — Послушай, кто кричит!

Вопль повторился.

— Спасите, люди! — орала Садап, захлебываясь слезами. — Ой, спасите! Убивают!.. Илли-джан, сынок, помоги!.. Ой, убивают!..

Тархан вздохнул так, словно вынырнул из глубокого омута и даже тихо, бессмысленно засмеялся.

— Ее голос, Садап!

Натягивая сползший с плеча халат, Атаназар сказал:

— Сердар вчера сразу же по возвращении уехал в Серчешму. Видно, сейчас только вернулся…

Свист плети и крики Садап не прекращались.

— Эх, как он ее лупит! — невольно посочувствовал Атаназар. — Как бы до смерти не забил! Смотри-ка, Илли-хан на помощь пошел!..

Илли-хан опасливо заглянул в кибитку, из которой рвались вопли матери, плаксиво затянул:

— П-п-перестань, п-п-папа! Ч-ч-что ты д-д-делаешь!

Из кибитки вылетел железный кумган, с треском ударился о дверную стойку. Илли-хан испуганно отпрянул и, подвывая, побежал прочь.

— Ну, вот, — сказал Атаназар. — Садап и без тебя воздали по заслугам… Пошли чай пить!

Тархан согласился, однако не прошли они несколько шагов, как их остановил конский топот. Они прислушались. Еще кто-то из аульчан возвратился? Через несколько мгновении два всадника сдержали горячих коней. Передний нагнулся с седла.

— Это ты, Атаназар?

— Салам, Ата-хан! — узнал всадника Атаназар. — Сходи, подержу коня!

— Некогда, брат! Как ваши, все живы-здоровы?

— Одни — здоровы, другие пока неизвестно. А ты — как?

Ата-Емут махнул рукой, невесело оскалил крепкие зубы.

— У меня жизнь собачья — вечно мотаюсь в седле! Сердар дома?

— Кажется, дома… Добрые вести привез?

— Кто их сейчас разберет, какие — добрые, какие — недобрые…

Из кибитки, покашливая и кутаясь в халат, наброшенный наспех на плечи, вышел на голоса разгоряченный Адна-сердар. Атаназар и Тархан почтительно поздоровались. Сердар протянул обе руки Ата-Емуту, здороваясь с ним, как с уважаемым гостем. Атаназару он руки не подал, а Тархана не удостоил взглядом.

— Весть привез! — минуя традиционный ритуал приветствий, сказал Ата-Емут. — В среду хаким собирает всех ханов в Астрабаде! Будет очень важный разговор! Я приехал сообщить вам об этом!

— Хорошо, иним, постараюсь приехать, — с необычней готовностью согласился Адна-сердар.

— Тогда — здоровья вам и благополучия! — сказал Ата-Емут, невежливо оборвав сердара на полуслове. Он гикнул, крутанул коня на задних ногах и поскакал, обдав стоящих облаком густой пыли. Его безмолвный спутник последовал за ним.

Лицо сердара исказила злая гримаса.

— Хей, не умнеет с возрастом сын неразумного! — пробормотал он, отплюнулся и прошел в кибитку, но не в ту, из которой вышел, а в другую, крайнюю.

Избитая, скорчившаяся Лейла встретила его затравленном взглядом. Она слышала истошные вопли Садап и с содроганием ждала своей очереди отведать плети сердара. Но сердар, видимо, сорвал все свое раздражение на Садап. Он, собственно, и избил ее за то, что застал, когда она измывалась над Лейлой.

— Вставай, приготовь обед! — толкнул он ногой Лейлу.

Лейла поспешно ушла.

Адна-сердар снял тельпек, посмотрел по сторонам, вздохнул и кинул его в угол. Туда же полетел и халат. Усевшись на кошму, сердар задумался, уронив между колен большие сильные руки. От усталости ныли все кости, во рту неприятно горчило. Он сплюнул на холодные угли очага.

От всего случившегося в последние дни впору было заболеть на самом деле. Однако сердар не собирался так быстро сдаваться. Неудача скорее подогрела, чем охладила его честолюбивые замыслы. Он так и кипел желанием отомстить проклятому Шатырбеку, доказать всем свою силу. Но он понимал, что неудачи и крушение его последних замыслов нельзя рассматривать как чистую случайность. Что-то изменилось в мире, что-то постороннее исподволь, но ощутимо вторгалось в отношения между людьми, между племенами. Что это такое, он не знал, но твердо верил: не мог Шатырбек сам, только своими силами, разгромить туркмен и у Куня-Калы, и у Серчешмы.