— Вы, наверное, понимаете! — с юношеским задором выкрикнул черноусый. — Там, на Кальмиусе, на берегу моря, мы построим цитадель! — Сжимая кулаки, он поднялся, возбуждённый, решительный. — Построим основательную, настоящую крепость!

— Догадываюсь, — ответил Головатый. — Спокон веку мы загораживали собою дорогу татарве, туркам. Защищали людей Украины, России, Польши… Да-да, загораживали их и были в почёте. А иногда мешали и панам-магнатам, дукачам, старшинам неволить голытьбу…

— Вы ошибаетесь! — вскипел пучеглазый алешковец. — У нас на Украине всегда было братство, единство всех! — Подтверждая свои слова, он махнул рукой, и табак из трубки посыпался на пол. Это, наверное, ещё больше его расстроило. Он пробормотал какое-то ругательство, тяжело поднялся, ступил шаг к Гордею и кинул твёрдо, властно: — Ошибаетесь! Да-да!

"Птица, наверное, не из простых, — подумал Головатый, — хорохорится, как вельможа…" И, тоже поднявшись на ноги, твёрдо проговорил:

— Я убедился на себе и на своих побратимах, да и видел на своей и на чужих землях: что украинский пан, что русский, что польский или турецкий — один чёрт! И здесь и там: подчинение, оброк, неволя…

— Уважаемый господин! — прервал Гордея белочубый и стал перед ним, наверное опасаясь, что Головатый, рассердившись, уйдёт. — Прошу нас, давайте поговорим о пашем общем.

— Да, да, — поддержал его, уже успокоившись, и пучеглазый, — нужно о деле. У нас же большая затея. Как бы сказать, воскрешение. Да, да! Земли новой сечи будут подслепы на отдельные паланки, и важнейшей из тех паланок должна стать Кальмиусская. Там, на "Кальмиусской Сакме", должна быть и крепость. — Он снова сел на своё место у окна.

Головатого заинтересовало услышанное. Но к чему же они клонят разговор?

— Ходят слухи, — сказал он как бы между прочим, — что замышляется строительство большого вала с крепостями, который называют "украинской линией". Вал этот и глубокий ров протянутся от Днепра до Северского Донца и пересекут Сакму. Говорят, будто изюмский полкковник Шидловский уже начал копать около своего городка…

— Но всё это нас не интересует, — уклонился пучеглазый. — Да если и построят эту линию, то мы всё равно будем впереди, около Азовского моря.

Белочубый развернул на столе большой лист бумаги, испещрённый длинными кривыми тонкими линиями, которые то разбегались в разные концы, то скрещивались, переплетались. Между линиями красовались кружки, крестики, какие-то закавычки и будто случайно наляпанные и размазанные синеватые пятна.

Присмотревшись к бумаге, Головатый легко определил нанесённые на ней земли Правобережья, Слобожанщины и дикопольские степи. А по самой жирной из всех линий узнал "Кальмиусскую Сакму". Она брала начало от Азовского моря, хотя в действительности — от берегов Чёрного моря, из Крыма, огибала ногайскую степь, вырывалась вверх по-над извилистым Кальмиусом, достигала Донца, тянулась до Царьборисова, к Ливнам и дальше… Проклятая, распроклятая дорога! Это по ней, выскочив из Крыма, из ногайских степей, разбойничьи орды стремительно мчат и опустошают всё на своём пути!..

— Преграда должна быть именно вот здесь, — ткнул пальцем белочубый около узла тонких линий и синеватого пятна, — здесь, на Кальмиусе, где была и раньше. — Он подсунул лист поближе к Головатому: — Вот посмотрите, тут будут окопы, засеки… Так что, уважаемый Головатый, — произнёс белочубый заискивающе, — в Алешковском коше, когда мы сюда выезжали, нас напутствовали пригласить вас на совет и на помощь…

"Вот он, оказывается, какой крючок, — улыбнулся Гордей. — Да, остренький…"

— Нам нельзя медлить, — проговорил черноусый, — никак нельзя. Нужно браться за дело. — Он встал, быстро подошёл к плащу, висевшему на шесте, извлёк из кармана небольшой голубоватый лист плотной бумаги и подал, его белочубому. — Это разрешение белгородской канцелярии на постройку сторожевой крепости и зимовников на Кальмиусе.

— Вы, уважаемый, знаете тамошние места — хутора, дороги, — заговорил белочубый вкрадчиво, тихо, наблюдая, внимательно ли слушает его Головатый. — Разумеется, знаете и людей той местности…

— Да, кое-кого знаю, — ответил Гордей, уже окончательно поняв, зачем его разыскивали алешковцы. — Только моя дорога вот сюда… — он ткнул пальцем в бумагу, где было обозначено слияние рек Волчьей и Самары. Затем провёл пальцем линию на запад, которая пересекала степные просторы, реки, прошла вдоль городков и селений, свернула за Днепром немного влево на юго-восток и оборвалась в широком треугольнике, где было начертано слияние двух степных рек на Правобережье — Синюхи и Ятрани.

— Но это же защита от татар…

— Такая крепость необходима… — заволновались алешковцы.

"А что, если бы в тех сторожевых местах, в казацких займищах, да поселить бедняков, беглецов… Тех, которые сейчас ищут убежище в трущобах Дикого поля… — пришла вдруг заманчивая мысль Гордею. — А и в самом деле, — усмехнулся он, — почему бы не воспользоваться таким случаем?.. В свой же родной край можно вернуться и попозже… — Головатый задумался, палец его по-прежнему упирался в бумагу в месте слияния двух степных речек на Правобережье. — Если поставить условие…

Защита работных людей, всех, кто будет строить… Нет, не только тех, а и всех, кто станет оседать в Дикополье, и в первую очередь — около речек Кильмиуса, Крынки, Кальчика…"

Мысли Гордея прорвал раздавшимся под окнами шум.

В светлицу вошёл охранник.

— Там, — указал он на двери, — чумаки, очень обеспокоены…

— Пусть подождут! — оборвал его белочубый. — А сейчас, уважаемый, — обратился он к Головатому, — мы покажем вам то место… — При этих словах черноусый начал расстилать на столе желтоватый, измятый лист.