— Месяц, как вернулся из японского плена. Два года жена бедовала с тремя ребятишками, — жаловался хозяин. — Да вот ещё нога никак не заживает после ранения.

Аристарх стал уговаривать его посадить их на пароход.

— Лодка у нас своя, тебе отдадим, будешь рыбу ловить, пока мы не закончим своих дел.

— Ладно было бы, да пошли большие строгости. И вас задержат, и меня в каталажку. Вы лучше утресь наймите лошадей да с колокольцами прямо к казённому дому ступайте. Там вас речная полиция на казённой лодке и подбросит к пароходу.

— Что ж, попробуем.

— Только аккуратно. В Чердыне косовский пристав сел. На "Верети" едет…

Передав хозяйке наловленную рыбу и крупу, Григорий попросил приготовить ужин. Давно не видела семья такого угощения. Дети с жадностью ели уху, жареных жерехом и заедали лесными ягодами.

Наутро солдат привёл пару резвых коней. Распростившись с гостеприимными хозяевами, оставив им лодку, топор, котелок и ведро, братья уселись в бричку. Звякнули колокольцы, залились малиновым звоном, и понеслись кони в полное опасности будущее.

Версты через три у низкого выбеленного здания на берегу Камы возница лихо осадил слегка взмыленную пару, Вышедшие полицейские опытным глазом оглядели добротную бричку, резвых коней и выскочивших молодых людей, щедро расплатившихся с возницей. Один из полицейских, худой, длинноусый, подошёл, козырнул:

— Кто такие будете? Куда путь держите?

— Спешим паря, в Пермь. Я к своему хозяину Фёдорову дощаник гнать, а это учитель из деревни, на учительское собрание, что ль.

— На конференцию, — подтвердил Григорий. — Да поручение батюшки, отца Евлампия, надо выполнить — побывать в соборе.

Чтобы не дать полицейскому поразмыслить, Аристарх, вошедший в роль, затараторил:

— Слышь ты, паря, че народ рассказывает: будто из Вишеры выплывает большая рыба, на спине у неё орёл… страсти какие! Боязно нам было плыть, так и решили лошадями катить сюды.

Аристарх-приказчик был великолепен и не внушал подозрения. Уралец говором.

— Слыхали мы об этом чудище, донесли по начальству, — кивнул полицейский. — Ладно, сгоняем лодку. Пойду, распоряжусь.

Получив три рубля, полицейский стал ещё приветливее.

Через полчаса лодка подошла к борту большого колёсного парохода, замедлившего ход. Матросы спустили верёвочный трап, и братья, дав на чай перевозчику, быстро поднялись на палубу.

День был ясный, тёплый, все пассажиры высыпали на борт и смотрели на посадку. У Аристарха захолонуло сердце.

— Нет ли кого из Косы, — тревожно шепнул Григорий.

Этот треножный шёпот странно подействовал на брата. Надвинув картуз на глаза, распахнув поддёвку, он с купеческим шиком окликнул пробегавшего мимо официанта.

— Эй, паря, спроворь-ка графинчик с закуской, а коли каюту добудешь, на чай заработаешь.

Нашлась двухместная каюта и графинчик с закуской, да крепкий чай "по-купецки", с полотенцем. Вздохнули свободнее. Незаметно выспросили у официанта, кто едет на пароходе. Оказывается, в ресторане косовский пристав играет в карты с лесопромышленником Фёдоровым.

Из боязни быть узнанными, Казаковы решили притвориться пьяными и завалились спать на целые сутки.

Утром пароход причалил к пристани. Там ожидал наряд полиции. Около двадцати человек при шашках и с кобурами на поясе выстроились на берегу по обе стороны сходней.

Братья через иллюминатор с тревогой смотрели на полицейских.

Аристарх рассмеялся:

— Погляди, чем обернулись наши страхи!

С парохода сходил поддерживаемый под руки, совершенно пьяный пристав. Фуражка у него была сбита на затылок, ноги заплетались, ножны шашки стучали по деревянному настилу. Очевидно, он сделал попытку поздороваться со своими подчинёнными.

— Здравия желаем, ваше благородие! — гаркнули вразнобой полицейские и, поспешно подхватив начальника, усадили в пролётку.

Путь в Пермь был свободен. А там встреча со Свердловым!

Широко раскинулась красавица Кама. Тысячелетиями омывает она болотистые, лесистые берега, входит в теснины, бьётся могучей волной в каменную груду утёсов, а потом мчится всё дальше и дальше, заливая левы и низменный берег, на вот вырывается на зелёные просторы и плавно несёт свои воды в лоно могучей Волги.

На палубе парохода, облокотясь на поручни, стоит Аристарх. С волнением вглядывается в берега, озарённые утренним осенним солнцем. Скоро Чистополь. Брат внизу, в каюте, укладывает вещи. Решил сойти на пристани, пробраться в родное село, повидать жену. Заодно захватит спрятанные до ареста пятилетние паспорта. С ними будет открыта дорога на окраины царской России. А ему плыть дальше в Казань. Там — любимая. По ней тоскует. Всегда перед ним её серые глаза. Первый разговор запечатлелся навечно.