Шрифт:
В эти солнечные апрельские дни Ташкент бурлил. Весть о Ленском расстреле мирной демонстрации рабочих, всколыхнувшая всю Россию, докатилась и до южной окраины. Все передовые люди возмущались и осуждали правительство. Особенно негодовали рабочие. Вспыхивали забастовки, митинги, демонстрации. К трудовому народу присоединялась и прогрессивно настроенная интеллигенция.
— Какая подлость! Не правительство, а душегубы… — возмущались смелые.
— Осторожнее, засадят, — предупреждали робкие.
— Всю Россию не упрятать за решётку!
Сидя на Соборке, теперь переименованной в Кауфманскую улицу, Древницкий взволнованно говорил случайно оказавшемуся рядом акцизному чиновнику:
— Дальше идти некуда… Подумайте, частная компания, в которой большинство английских капиталистов, выжимает соки из рабочих на своих золотых приисках. И вместо защиты русского человека наше правительство выводит войска и расстреливает мирную демонстрацию!
— Пойду. Не могу здесь сидеть.
На Хивинской улице вошёл во двор, постучал в дверь небольшого флигелька. Открыл Аристарх Казаков.
— Вот хорошо… Мы тут чаёвничаем с друзьями.
Древницкий, сняв накидку и шляпу, повесил их на вешалку в передней. Перешагнул порог комнаты. За столом сидели гости. Молодая женщина разливала чай.
— Знакомьтесь, — сказал Аристарх, — моя жена Евдокия Фёдоровна. А это слесари Бородинских мастерских: Николай Васильевич и его подручный Гриша Колесников. А Митю и Васёну вы давно знаете.
Пожав всем руки, Древницкий опустился на табурет возле Васёны и принял стакан чаю. Взгляд неторопливо заскользил по лицам. Остановился на сидевшем напротив Николае Васильевиче Шумилове. "Видимо, крепкий, волевой человек", — подумал Древницкий. Сразу заговорил о том, что волновало:
— Ушёл с Соборки. Не мог смотреть на офицеров. Фланируют, смеются… А прикажут: пойдут спокойно ка убийство своих, русских.
Николай Васильевич участливо посмотрел на взволнованного Древницкого, сказал рассудительно:
— Столетиями правящие классы опутывали людей условностями, чтобы заставлять их беспрекословно повиноваться своей воле. Вся история такова.
Древницкий слушал и думал; "Передо мной простой рабочий. Но какая интеллигентная речь, какие знания! Философский ум".
— Я полагаю, следует вести агитацию среди солдат, — высказал он свою мысль. — Ведь в артиллерийских и сапёрных частях преимущественно люди грамотные, они страдают от грубости офицеров и противозаконий…
— Да, пора открыть глаза солдату, — согласился с Дрезницким Николай Васильевич.
— Проникновение свободных идей в гущу солдатских масс — очень медленный процесс, — отозвался Глухов. — Попасть на территорию, занятую войсками, трудно.
Молчавший до сих пор Гриша вдруг воскликнул:
— А связь с солдатами у нас уже налажена! Революционная мысль не боится ни колючей проволоки, ни часовых…
Глухов покачал головой:
— Теперь наши ребята стали осторожнее… Аресты да ссылки научили… Помните, Владимир Васильевич, как мы думали, что уже завоевали свободу?
— Помню. Такое не забывается.
— Сколько революционеров туркестанцев выбыло из строя. Сибирь одна украла половину…
Шумилов внимательно посмотрел на техника, проговорил одобряюще:
— Я уверен, что те, в ссылке, не сидят сложа руки, ведут работу среди населения. А здесь собираются новые силы. Как ни говорите, а железная дорога является проводником передовых идей.
Стройными рядами шагает рота юнкеров. Новенькое обмундирование, свежие весёлые лица — всё говорит о том, что тридцатипятиверстный переход их не утомил.
Взвейтесь, соколы, орлами, Полно горе горевать… То ли дело под шатрами В поле лагерем стоять.Песня взвивается ввысь, летит в золотистые дали июньского дня.
Посланный накануне в лагерь квартирмейстер встретил отряд у Троицкого селения. Отдав рапорт ротному, присоединился к строю.
Юнкера прошли в дальний конец лагеря, где были разбиты белые палатки и сделан лёгкий навес с длинным столом и скамьями.
Началась суета, обычная в каждой воинской части, налаживающей лагерный быт. Кто устраивался в палатке, кто бежал к широкому Ханым-арыку искупаться, а кто заглядывал на кухню.
Вдали, на пригорке, стояли три сапёра и внимательно следили за лагерем.
— Уж не на нас ли привели юнкеров? Гляди, Павел, винтовки в пирамиде, а за ними пулемёт в чехле.
Говоривший зябко повёл плечами. Его нервное лицо подёргивалось, отчего большой синяк под левым глазом то поднимался к самым ресницам, то спадал на щеку.