— Следующий!

В холле кто-то окликнул Анатолия:

— Старик! Анатоша!

В углу, под пальмой, заключенной в крашеную кадушку, блеснул погонами и вытянулся в рост, словно на фотографии „Привет с Кавказа“, молодой лейтенант.

— Стой, старик! Добровольно явишься или с приводом?

— Никита говорил мне, что заберет тебя, — вышел из-под пальмы офицер. — Но почему ты один здесь?

— А ты, Валек? Кстати, поздравляю с повышением.

— Спасибо, но могли бы, кажется…

— Могли бы, да не смогли… Я все еще на обследованиях, Валя. Мучат, лечат. Во спасение. А может, на списание.

— Знаю, знаю, Толя, мы с Никитой…

— Да, вот так, брат, мы с Никитой… — Анатолий смотрел на друга, на цветы, в его руках, на пальму. — Ждешь кого-то?

— Да, тут одного товарища.

— Слышал, распрощался со студией?

— А что делать? Жизнь!

— А я возвращаюсь в студию. Что мне еще остается? Слагаю стихи, залечивая раны.

Анатолий вдруг оглянулся, неприятное чувство, чей-то взгляд привязался, недобрый, цепкий. Снова почудилось? В холле обычные посетители, женщины покоятся в мягких креслах, руки на подлокотниках, дорожат каждым мигом отдохновения и комфорта, — между работой и домом; мужчины торчат под дверью зала, карауля очередь.

— Женишься, Валек? Угадал? По букету вижу в трепетной руке!

— Да, женюсь. Жизнь. Надо устраиваться.

Анатолий как-то по-особенному присматривался к товарищу, как бы видя его во времени, с давних дней: Дворец пионеров, студия, десятки километров на попутных, а то и пешака. Полтавским шляхом во дворец. Юность, молодежная студия, все насыщено ритмом, рифмами, поэзией, единственно мыслимое естество. А потом — жизнь, служба, парень правильно решил: жизнь есть жизнь, служба есть служба. Можно, конечно, всякие примеры приводить из самодеятельности, творчества, лейтенанты поют, капитаны играют на скрипках и саксофонах. Но что ему примеры, семейную жизнь надо самостоятельно строить, по своей линии и судьбе, из поучительных примеров хату не сложишь… Анатолий вдохнул запах тепличных цветов и внезапно подумалось, даже воскликнул:

— Птичка-невеличка!

— Что? — не понял Валентин.

— На свадьбу позовешь?

— До свадьбы приходите: свадьба — еще время и время! — Он принялся высчитывать дни и часы.

Анатолий присматривался к людям в холле.

— Что нового в поселке?

— „Чепэ“ на трассе. В тринадцать ноль-ноль ураганом машину в яр снесло. А скорее под ураган сработали. — Валентин переложил букет из руки в руку.

— Ну, ладно, Валек, непременно к тебе заскочу. Поцеловать невесту.

И снова представилась птичка-невеличка, девочка тоненькая, в затянутом халате, недаром разбирается в погонах, звездочках и просветах. „Ну, держись, Валек, майорские тебе обеспечены, на меньшее не согласится! И ребятишек тебе… Ну, сколько насчитать?“

— А вы в студии крест надо мной поставили?

— Мы крестами не ведаем, Валек.

Анатолий так и не спросил, кому предназначался букет, который Валентин все время перекладывал из рук в руки.

Эльза Захаровна укладывала в сумку сверточки с пряненьким и солененьким, когда в холле кто-то громко окликнул:

— Анатоша!

Она глянула не сразу — после сеанса у косметички на нее всегда нападала сонливость — в углу холла под пальмой участковый обнимался с Анатолием.

— Тетя Эльза, — подкатилась к Эльзе Захаровне девушка из офиса, — тетя Эльза, на молоденьких заглядываетесь!

— Ты что, Серафима… — вздрогнула Эльза Захаровна. — У тебя, Чередуха, вечно молоденькие на уме.

— Ой, те-етенька! — хихикнула Симочка. — Отрицаете, а сами во все глаза. Я ж мигом приметила, вон там, в углу, чернявенький… — И вдруг запнулась, съежилась, спряталась за спину Таранкиной. — Ой, господи, он возворотился!

— Ты что?.. О чем ты?.. — отвернулась Эльза Захаровна.

— Что вы прикидываетесь, тетя Эльза, вы ж первая его увидели; да вот он, с участковым. Прошлый год его на трассе… Насмерть… А он обратно заявился. Прошлой осенью нападение на кассу… Все же знают. На весь поселок и в городе разговоров… — испуганно шептала Чередуха.

— Прошлой осенью я в круизе была… Да и какое до всего этого мне дело?

— То есть как?

— А так. Мало ли что в поселке или в городе происходит.

— Честное слово, не пойму вас, Эльза Захаровна… Он же по вашему делу. С полковником приезжал; еще тогда Пахома Пахомыча тревожили. И Полоха Эдуарда Гавриловича.

— Милая моя, если я каждое дело стану переживать, жизни не видать!

Эльза Захаровна подхватила сумку и направилась к выходу, стараясь не думать о том, что произошло минувшей осенью, однако избавиться от тревожных мыслей было не так легко.

Случилось это в октябре, так что Эльза Захаровна напрасно ссылалась на круиз, они давно уж вернулись к тому времени из поездки. Анатолия, самого молодого из сотрудников милиции, подключили к следствию по делу сложному, запутанному, которое могло стать подлинной школой для начинающего работника. Парень смекалистый, цепкий, он в достаточной степени ознакомился уже с обстоятельствами, имелись прикидки, одобренные начальством, мечталось об успешной карьере, когда вдруг стряслась с ним беда, не имеющая никакого отношения к порученному делу. Так же как нынче, он вышел на автобусной остановке Новый поселок, направился в райисполком за нужными справками, когда вдруг мимо пронеслась и скрылась за поворотом милицейская машина. Вскоре из-за угла выскочили трое, один с пистолетом, пытавшиеся, видимо, уйти от оперативников. Анатолий кинулся наперерез, сбил с ног того, что с пистолетом… Где-то поблизости работали дорожники, грохотали отбойные молотки, выхлопы пневматики слились с выстрелами. Потом уже в клинике, возвращенный, воскрешенный к жизни, он узнал, что первыми на выручку подоспели дорожники и что налетчиков схватили.