Куколка в зеркале улыбнулась приятно и сказала:

— Спасибо!

Завсегдатаи любезно уступили очередь Анатолию:

— Проходите, мы ждем своего.

Анатолий вошел в зал. В глубине, у самого окна, тоненькая девочка в туго затянутом халате ждала его, уронив руку на спинку кресла.

„Влип, — решил Анатолий, — девчонка сдает экзамен или практикуется!“

— Пострижемся-побреемся? — деловито осведомилась она, завладев Анатолием. — Как будем стричься? — Умненькие серые глазки с ученической пристальностью разглядывали Анатолия, мамина дочка, решившая начать самостоятельную жизнь с бритвой в руках.

— Слегка подправить? — разглядывала она усы Анатолия, склонив голову набок.

— Сбрить начисто.

— Ну да-а, скажете такое…

— Начисто сбрить.

— Разыгрываете.

— Я сказал, девочка. Надо уважать клиента.

— И вам не жалко? Такие зажигательные.

Он промолчал. Она, кажется, угадала его мысли:

— Вы не сомневайтесь, я сделаю аккуратно. У меня отлично по сбриванию.

„Совсем девчонка… Дитя в мужском заведении…“

Подумалось о детстве, школе, своем классе, табелях; экзаменах.

„Надо терпеть, а то еще влепят ей двойку…“

В зеркале, новеньком, как всё здесь в салоне, отразились настороженные лица мужчины и девочки. Он в кресле. Она за его спиной. Не переставая вглядываться в зеркало, девочка нажала кнопку автоматического обслуживания — не прошло и десяти минут, как и зал, подчиняясь автоматике, неслышными шажками вкатилась тетя Глаша с подносиком, заворачивая на ходу щеточку в гигиенический пакет. Окутывая Анатолия полотенцем, туго накрахмаленным, слипшимся до треска, пахнущим утюжкой, девушка разглядывала клиента со всех сторон тревожно и сочувственно.

— Я понимаю вас, — шепнула она, — переживание! Она принялась наносить пену на щеки и усы Анатолия. — Со мной тоже было такое, страшно переживала, вздохнула она, — очень, не знала, что делать. Елена Дмитриевна, наша косметичка, сказала: „Плюнь-брось, не будь дурой, перемени прическу и все пройдет!“ Я переменила прическу, но ничего не прошло.

Она принялась работать, размахивала бритвой, как ребенок погремушкой, или водила с таким нажимом, точно готовила тонкий срез для препарата; отставя бритву, оценивала свое рукоделие, самодовольно, по-детски склонив голову. Сейчас она снимет мыльную пену, отступит на шаг, воскликнет радостно:

— Помолодели на десять лет!

Девушка сняла салфеткой пену, провела рукой по его щекам, убеждаясь в чистоте бритья, чуть коснулась пальцами шрама и тотчас отдернула руку — ее обучали не замечать дефектов лица, не травмировать клиента. Бросила салфетку на край стола — ее обучали не бросать, но она бросила, утомленная работой; окунула бритву в гигиенический раствор, тщательно вытерла лезвие и, вскинув бритву, как саблю на параде, проговорила негромко:

— Я видела вас прошлой осенью, вы были в форме.

— Я и сейчас в прекрасной форме.

— Вы были с погонами. Новенькие погончики, совсем новенькие, я же разбираюсь. — Она понизила голос и впервые за весь урок оглянулась на соседние кресла. — Вы шли с полковником, я еще подумала — прибыли на следствие.

Ишь какие слова приготовила, девочка… Птичка-невеличка, пигалица, разбирается в звездочках и просветах.

Она наклонилась к нему и проговорила совсем тихо:

— Снопа к нам?

Хлопнула дверь, в зал, толкаясь и мешая друг другу, тащили что-то новое, сверкающее; из коридора кто-то требовал: „Осторожно, осторожно“, кто-то носился с табличкой „перерыв“, кто-то допытывался, будет мастер или не будет, и в этом круговороте явился вдруг коротконогий парень в размалеванной рубахе, в зеленых очках на курносом, обгоревшем лице.

— …Снова к нам, или вы теперь здешний?

Анатолий Не слушал, смотрел на парня в зеленых очках, так и впился, словно ждал этой встречи.

— …или вы теперь здешний?

— Меня убили здесь, это не менее существенно! — Анатолий бросил громко, не сводя с парня глаз.

— Ну, вы, знаете… — отпрянула девушка, прижав бритву к груди. — Не очень-то!.. — Она сложила бритву, спрятала в ящик.

— Да, здесь, в минувшем году осенью, — с протокольной обстоятельностью отчеканил Анатолий. — В седьмом часу вечера на углу Новопроложенной и Кривобокого переулка, — повысил он голос, не переставая следить за парнем в размалеванной рубахе. — В двух шагах от трассы…

Внезапно Анатолий вскочил:

— Извините, я сейчас… — бросился он к двери.

Ни в коридоре, ни в вестибюле парня не оказалось.

Почудилось? Игра бликов и полированных плоскостей?

Анатолий с виноватым видом вернулся в кресло.

— Обознался, прости. — Он достал кошелек.

— У нас расплачиваются в кассе. — Серые, умненькие глазки смотрели испуганно, шрам на лице клиента казался ей теперь струей крови, отголоском чего-то страшного; хотела что-то сказать, промолчала, отошла к двери: