В послеобеденное время из пикапа потребсоюза в географическом центре города вылез молодой человек, очень высокий, волосато-бородатый, по случаю теплой погоды в одной спортивной рубашке из дешевого бледно-голубого материала. На этом размытом небесном фоне выделялась повешенная на шее круглая медаль с эмблемой Красного Креста в центре. На одном указательном пальце он нёс старомодный, обтрепанный, перетянутый ремнями кожаный чемодан, а на согнутом локте другой руки висел черный зонт дипломата. На ногах высокие сапоги на шнурках. Всю эту коллекцию вещей из различных эпох и общественных прослоек венчал строгий по форме, черный котелок, прикрывавший голову.

Шенский, потягивая свое пиво, рассматривал нового бирзгальского гражданина.

— Эдакий котел носил на голова бирзгальский пастырь. Сапоги егермейстера… Чемодан как у волостной акушерка. Немец, что ли?

— Нет, англичанин, — вежливо поправил его Алнис.

Он обосновался в пустующем фотоателье рядом с комнатой Бертула. Матрас для спанья, он же театральный реквизит, нашелся в ворохе барахла в оркестровой яме дома культуры. Скатав матрас в полосатый чурбан, Алнис нёс его на плече мимо киоска с мороженым и там обменялся улыбками с Азандой, которая высунулась в окошко, чтобы виднее был жетон "Jamaic Aeres" у ее сердца: "От меня можно получить почти все".

Вечером, выпив козье молоко, дядя с племянником курили, поглядывая на сумеречный городок по обе стороны затуманенной реки, и мечтали, как они в этом самом помещении устроят первый художественный салон Бирзгале.

— Искусство — это контраст между чистым и нечистым, — рассуждал Алнис. — По крайней мере одну стену надо сохранить чистой, на ней подвесить более отталкивающие экспонаты, например желтый, как урин, клык дикого кабана. А эту стену оклеим наждачной бумагой, чтобы посетители не терлись спинами, потому что в природе все нечистоты идут от человека. Я спас бороду…

Патрон у них теперь вроде бы имелся, недоставало всего лишь такой чепухи, как револьвер, — чтобы закупать коллекции, кроме знаний необходимы еще и деньги. У Алниса был только талант. Бертул взялся за железные резервы — прихваченные с собой парики. Но и тут нужен агент. Не будет же Бертул сам стоять у киоска, держать в руке парик, как лисий хвост, и обращаться к прохожим: "Гетка из Гамбурга прислала. За пятьдесят рублей могу отдать в ваше полное распоряжение… Надежен, застрахован от моли, насыщен веществами, которые сохраняют не только парик, но и способствуют росту собственных волос. Гамбургский…" После такого обращения, пожалуй, большинство граждан не поверило бы, что у него есть еще и способности воспитывать других, приобщать их к культуре. Торговые сделки некоторая часть латышей считает капиталистическим пережитком и вообще неэтичными.

…У киоска Шенский с портфелем для орудий труда в руке в это самое время прикидывал, кто бы из хозяев разваленных им печей готов пожертвовать на бутылку пива.

— А я могу на следующий неделя класть печь комната актеров… — как некий секрет прошептал Шенский.

— А, печной мастер! — откликнулся Бертул. — Прекрасно! Не могли бы вы помочь мне советом?

У Шенского советов обычно как-то не просили, даже жена не советовалась с ним, поэтому он охотно пошел вместе с Бертулом за угол киоска. Истоптанная площадка в тени акаций напоминала покинутые серебряные прииски — на земле горстями валялись блестящие шляпки от бутылок. Занятые люди опорожняли здесь сосуды с "солнцеударом". Бертул приоткрыл респектабельный портфель-сумку, наподобие того, что был еще у председателя исполкома, и показал нейлоновые кудри.

— Вы отменно знаете город — может, кому-нибудь нужен модный парик? Тетя прислала из Гамбурга для моей невесты, но мы расстались.

— И когда расставался, ты этот шапка содрал с его голова?

— Я ей вовсе не отдавал.

Шенский запустил руку в портфель.

— Этот щетина довольно жесткий. Как из хвост кобылы. Много за такой не возьмешь…

— В комиссионном магазине дают пятьдесят, но там надо ждать.

Шенский не ориентировался в ценах на парики, зато он знал законы частной торговли и предложил половину. Сошлись на тридцати. Деньги Шенский обещал принести вечером. Бертул отдал парик без квитанции, хотя и был в курсе аномалий в биографии своего контрагента. Но что писано в популярных статьях о перевоспитании жуликов? Их сокрушает неожиданное доверие. На этом основана даже целая система об условных наказаниях. Чтобы показать Бертулу, как пришельцу, свое хрустально-чистое сердце, Шенский на первый раз не надует.

Шенский, плавно размахивая портфелем в такт своим размеренным шагам, направился вверх по улице Апшу. В новом районе за прежней границей города, возле аллеи высоких лиственниц, строился новый дом, в котором он покрывал плиткой кухонные стены. Рабочих в это время было мало. Замешав в квашне жирный раствор бетона, прилепив один ряд плитки, Шенский высунулся в окно и наблюдал за канавой перед домом, по краям которой лежали блестящие коричневые керамические трубы.

Здесь должен сегодня появиться — он. И он появился. Это был плечистый парень. Руки он засунул так глубоко в карманы заляпанных глиной рабочих штанов, что вынуть их оттуда можно бы лишь к обеду; на нем была еще полосатая тельняшка. Голову покрывала зеленая, неестественно чистая, новая шляпа.

— Саварий! — громко шепнул Шенский.

Молодой человек пугливо вскинул кверху плоское лицо. Нос как нос, самый заурядный, но глаза немножко косили в разные стороны, придавая мрачное выражение. Мужественность и таинственно-угрюмое выражение подчеркивал еще и могучий квадрат челюстей.

— Мой курсак сегодня с утра пить не будет, — сквозь зубы сказал Саварий.

— А я знай, почему ты целый полмесяц не был на работа и почему на твой голова новый шляпа, а я знай..

— Да вот, дерябнули — я и упал виском на столб. Голову зашивали, только бюллетень не дают… Меня не уволят, кто ж тогда этих в землю зароет? — Саварий носком резинового сапога ударил по трубе.