Слово «балаган» тоже показалось забавным, и щенок повторил трюк с оборотом.

– В Карлсбаде! Меня тогда звали Мунито. А потом один важный господин выкупил меня за огро-о-о-омные деньги, – пуделек закатил глаза, чтобы подчеркнуть свою значимость, – и подарил Государю Николаю. А уж он стал звать меня Гусаром. Не знаю, почему. Мне кажется, я не очень похож, – на всякий случай, малыш еще раз оглядел себя со всех сторон.

История серой крохи была, конечно, занимательной, но Брыся сейчас больше волновала необходимость снова погрузиться в таинственное нутро вентиляционного лабиринта, да еще с риском оказаться не в той эпохе. И он рассудил, что гораздо разумнее сначала проникнуть в бывшие царские покои, а уж там попытаться «продырявить» время!

Идти предстояло далеко, в противоположную часть Дворца, на третий этаж, где в северо-западном крыле («ризолите», как красиво выражались архитекторы) когда-то располагались комнаты Николая Первого.

Самый короткий путь к лестнице, ведущей в апартаменты Императора, пролегал через галерею семейных портретов, куда Брысь частенько сопровождал принцессу Марию. (Она любила останавливаться перед каждым изображением родственников Цесаревича Александра и подолгу всматриваться в фамильные черты династии Романовых.)

Чтобы попасть в Галерею, нужно было вернуться в Фельдмаршальский зал и, желательно, побыстрее.

– За мной! – скомандовал Брысь, и вся компания бросилась к выходу.

Юный артист, заторопившись, запутался в лапках, кубарем скатился с высоких ступенек и уронил компаньонов, так что какую-то часть пути по скользким паркетным узорам вся троица проделала на меховых животах. Брысь очутился у дверей раньше других и первым услышал шаги.

Терять было нечего, и они припустили старым маршрутом, оставив далеко позади сердитого охранника, пока опять не оказались под осуждающими взглядами фельдмаршалов.

Особенно строго взирал на виновников бессонной ночи Михаил Илларионович Кутузов, самый главный полководец времен войны с Наполеоном. Может, именно потому, что один глаз скрывала повязка, второй – вобрал все недовольство, накопившееся у старого вояки.

От его пристального взора друзья поспешили укрыться в Портретной галерее.

С тех пор, как Брысь побывал здесь в последний раз, картин на стенах значительно прибавилось. Бывший царедворец задержался возле принцессы Марии. Цепкая память живо воскресила те дни, когда создавался этот холст. Можно сказать, при его непосредственном участии! А что? Если бы художник не опасался кота, следившего за каждым движением кисти, то не работал бы так быстро и вдохновенно!

А вот и Цесаревич! Правда, он изображен уже императором Александром Вторым, статным красавцем, с гвардейской выправкой и пышными бакенбардами, но все равно неуловимо напоминал юного щеголя, каким знавал его Брысь.

– Смотрите! – вдруг воскликнул новый знакомый. – Это же я!

На одном из портретов рядом с Николаем Первым весело размахивал нарисованным хвостом большой королевский пудель. Без подсказки друзья ни за что не узнали бы в этой взрослой псине прыгающего сейчас от восторга, маленького – даже по кошачьим меркам – Гусара.

– Написано в тысяча восемьсот сорок девятом году. Очевидно, ты прожил долгую жизнь! – задумчиво произнес Савельич.

– А главное, это доказывает, что у нас получится его вернуть! – обрадовался Брысь.

– Это доказывает и еще кое-что, – мудрый философ бросил выразительный взгляд на друга, – вернув его, ты изменишь свое прошлое. Ведь сам же говорил, что вы никогда не встречались во Дворце!

Брысь посмотрел на кучерявого щенка, уставившегося на них непонимающими глазенками.

– Но ведь я не забуду Александра и Машу?

– Не знаю… Это слишком загадочная и мало изученная область науки.

Брысь немного подумал, машинально вылизывая шерстку, а потом решительно произнес:

– Все равно мое место здесь, а его – там! В путь!

И они понеслись вперед, провожаемые длинной вереницей царственных особ…