Шрифт:
— Ну, смотри,— абсолютно безвольно пробормотал я и бочком пробрался в квартиру. Прикрыв дверь, я стоял за ней с колотящимся сердцем… Что же это? Выждав, сколько требовали приличия, я приоткрыл дверь… Лестница пуста! Не обманул малаец! И звонок уже месяц не курочили: видно, беспощадные лестничные дизайнеры достигли наконец идеала, удовлетворены его теперешним видом… И это — вместе с благородным поступком непальца — и будем считать главными успехами прошедшего года.
Почти уже перед полночью позвонил, рыдая, Ширшович:
— Что же он делает? Мы же так верили ему! Всю душу ему отдали!
— А вот это напрасно! — Я грубо захохотал.— Всю душу не надо было отдавать — надо было частичку оставить!
Ширшович грохнул трубкой.
— Что значит — «нечего надеть, ничего нового?» Ожерелье из пробок надень! Продали его? Это когда же?
Во дворе, в отличие от обыденных выстрелов, грохнул фейерверк, и весь двор подошел к окнам — и мы тоже махали. Завыли сигналы угона, но без них уже и праздник — не праздник!
…Проснулся я в уголке прихожей, почему-то сидя на сундуке. Видимо, зашел сюда, чтобы разбежаться отсюда для выпивания заключительной, сто шестнадцатой рюмочки — и внезапно уснул! Бывает.
Пес, не признавая никаких компромиссов, горячо задышал мне в ухо… У этого одно на уме! Но найти трудовую одежду среди этой свалки нелегко, кругом — одна роскошь… Ага!
Мы вышли на пустую улицу. Такая же пустота, мне вспомнилось, была в один из предыдущих, первых дней года… какого же? Уже и не упомнишь — столько было всего. Помню только, что с этого дня разрешили поднимать цены во сколько угодно раз, и было почему-то страшно… А счас — нет. Хотя абсолютно все может быть, но как-то уже не волнует… После пожара возле бензиновых баков как-то успокоился… На углу у нас намечался было росток капитализма: появилась тележка «Макдоналдса», и абсолютно трезвый парень в козырьке продавал гамбургеры. Но в последнее время почему-то появилась старуха в валенках с галошами и вместо гамбургеров всем давала землистые котлеты за ту же цену. Что? И в капитализме уже разочаровались? У нас надо держать ухо востро! У нас это быстро.
— Вот! — Старуха с каким-то мрачным удовлетворением кивнула на котлеты.— Бьют и плакать не дают!
Как это понимать? Чему радуется? Ясно только одно — как бы мы пережили все повороты нашей истории, не будучи мазохистами?!
Пес вдруг дернул налево. Ого! В Александровский сад? Не слишком ли жирно будет?.. Впрочем, хотя бы ему можно сделать новогодний подарок?
Невский был пуст. Мы с псом почти бежали. Вот некогда любимый журнал «Нева», сдавший свое помещение почти полностью фирме камней и теперь слегка погибающий от голода среди драгоценностей.
У закругленного здания на углу — «Стройтреста», куда перекочевали теперь все обкомовские машины, сегодня пусто, только старушка таращится из-за стекла. В тепле! И чайник закипает! И главное — при деле! Я вдруг почувствовал зависть.
Но пес тянул дальше. Обычно тут не перейдешь, но сегодня пусто. В Александровский сад только что залетел завиток ветра с Невы, и снежная пыль медленно оседала. И все хмуро, неподвижно. Бывает ли солнце?
Я вдруг заметил, что, чуть возвышаясь над стрижеными кустами, движется странная голова, без лица, при этом почти прозрачная… Что это? Образ смерти?.. Фу! Целлофановый пакет, поднятый легким завихрением и чуть-чуть пролетевший!
Счастия, как прежде, нет… Но зима уже стоит. Нежно-вкрадчиво летит Целлофановый пакет.В снегу были уже пропаханы темные зеркальные каточки. Прокатиться? Не упаду?
Мы не любим тяжелых пальто. Нам зима, словно смерть. Но зато Как приятно погладить ногой Шелковистый каток ледяной!Возвращался я промороженный, бодрый и, войдя на лестницу, снова не мог не восхититься благороднейшим поступком корейца. Ведь можно жить хорошо!
Навстречу спускалась жена с мусорным ведром.
С Новым годом!
Где мусор — там жизнь!
Дома было тепло, сухо. Ну, все! Изнуряющий труд! И аскетизм. Молоко и ко-ко-ко!
Вошла радостная жена.
— Ты знаешь, кого я сейчас видела на помойке?
— Кота?
— Кой-чего получше!
— Что может быть лучше?
— Пятерых котят! И все абсолютно такие же рыжие, как он!
Еще один большой успех прошедшего года!
Жена вдруг выдернула из холодильника гирлянду сосисок.
— Э! Куда?
— Но они же наши!
Замечательно! Значит, семья увеличилась еще на пять ртов!
От машинки меня отвлек знакомый, уже привычный шум: завывание мотора, скрип, потом гулкий удар опрокинутого бака.
Вот это да! И в выходные работают!
Очередной бак вывалил мусор внутрь машины, она заурчала, поглощая дозу, и тут же сверху на эту гору коршуном обрушился человек в комбинезоне. Он прыгал на мусоре, почти плясал, страстно утрамбовывая его — и при этом уходя в медленную мусорную воронку все глубже, успевая одновременно рвать в клочья огромные картонные коробки, ломать с треском доски. Он погрузился уже почти по шейку, как настоящий виртуоз, довел свое действо до последней грани — и в самое последнее мгновение успел выскочить, вывинтить себя, но почему-то не поднял победно руки, хотя и мог бы,— только затопал своими бахилами по гулкой крыше цистерны, стряхивая прах.