Генерал Полянский, о котором все позабыли, на своей половине поспешно укладывал чемоданы.

К вечеру перед волостью собралась тысячная толпа соединенного схода под председательством волостного старшины. Вместо сбежавшего писаря на возвышении перед крыльцом сидел у стола грамотей из рабочих. Сход постановил ходатайствовать об освобождении заключенных и теперь же послать депутацию к генералу. Об этом составлен был краткий приговор, прочитанный во всеуслышание волостным старшиной, после чего началась длинная процедура рукоприкладства. Избранные в депутацию, два старика из мелких торговцев и рабочий из Верхнего завода, Иван Постарев, уже собирались было двинуться в путь под прикрытием трех сельских старост и нескольких десятских, как вдруг в дальнем конце толпы что-то тревожно закричали. Оглянувшись, депутация увидела мчавшегося через плотину генерала, за которым верхами скакали становой и несколько стражников. Сотни голосов отчаянно возопили: "Стой!.. стой!.." Генерал испугался, и видно было, как он беспокойно заметался в экипаже; ямщик ударил по всем по трем, и тройка, вскачь поднявшись в гору, скрылась из вида. Толпа ахнула от разочарования, которое через минуту разрешилось громким хохотом. Послышались шуточки, ругательства, насмешливые замечания, и рукоприкладство спокойно продолжалось до поздней ночи.

Подписав приговор, сход разошелся по домам. На другой день мастеровые в обычное время вышли на работу.

Однако история этим не кончилась. Вскоре началось так называемое "усмирение". Через два дня с музыкой и песнями вступило в завод победоносное русское воинство, а еще через день прибыл губернатор с многочисленной свитой. Перед крыльцом управления собрали народ. Губернатор, в блестящем мундире, увешанный орденами, в сопровождении чиновников и заводской челяди, торжественно вышел на крыльцо. Безмолвная, немая толпа поспешно обнажила головы. Только десятка два молодых парней имели мужество остаться в картузах,-- их тотчас отметила полиция.

– - На колени!-- скомандовал губернатор.

Но вся толпа, угрюмо понурив головы, осталась на ногах.

Настроение толпы, очевидно, было "мятежное", и через полчаса на площади свистели розги: перед развернутым фронтом наказывали "зачинщиков".

А через полгода был суд.

XII

Десять лет спустя Аликаев камень, весь желто-розовый в лучах заходившего солнца, так же гордо возвышался над долиной. Зато кругом все изменилось. Вместо векового леса торчали черные пни; между ними, как щетина, пробивалась молодая поросль густого осинника. По всей долине виднелись обнаженные глинистые пространства, и тянулась песчаная насыпь вновь строящейся железной дороги.

Была ранняя весна. Листва только что распускалась, яркозеленая трава покрывала луга. Но на камне все еще было мертво; сухой прошлогодний бурьян скупо торчал из расселин. На камне сидели двое: Петя, теперь уже Петр Алексеевич, молодой инженер, и Иван Петрович Светлицын. Оба молча смотрели, как багровое солнце садилось за далекие горы.

Петя, с усами и бородой, в очках, имел вид солидного, знающего себе цену человека. Он курил и довольно равнодушно смотрел на заходившее солнце.

Светлицын сильно поизносился и постарел. На висках уже пробивалась седина, около глаз пестрели морщинки, он сгорбился, раздался вширь, утратив былую стройность; движения отяжелели; на шее видны были некрасивые жирные складки, на лице читалось утомление. Подперев рукой подбородок и тоскливо прищурившись, он смотрел вниз. Смутные воспоминания шевелились в нем.

– - Прежде отсюда славный был вид,-- промолвил он,-- помните? А нынче все стало мелко, буднично, обыкновенно...

– - Да, да,-- рассеянно отвечал Петя.-- Впрочем, и теперь ничего. Только лес вырубили, а остальное все то же. Помните, как мы здесь веселились?

– - Да, но кончился пир наш бедою.

– - Разгром был основательный, что говорить!.. И после того сколько было недоразумений, а дело и теперь все в том же положении.

– - И сколько народу погибло!.. Где-то теперь они?..

– - По разным концам вселенной. Многие умерли. Я помню, вы пели тогда. Неужели у вас совсем пропал голос?

– - Да, ничего не осталось.

– - Жаль: хороший был голос.

– - Мало ли чего не было! Было, да прошло!

Светлицын засмеялся. И смех у него был тоже не прежний: неискренний, привычно невеселый.

Они помолчали.

– - А что Катя, Екатерина Петровна?
– - спросил Светлицын.

– - Померла. Разве вы не слыхали?.. В ссылке... Два года тому назад. Я думал, вы знаете.

Светлицын ничего не ответил, только потупился.

– - А помните Кленовского?.. Он товарищем прокурора в Казани... специализировался по политическим делам. Скоро, говорят, прокурором будет.

– - Да, люди меняются,-- глухо промолвил Светлицын.

Петя зевнул и посмотрел на часы.

– - Ну, мне пора,-- сказал он, вставая.

– - Идите... Я еще останусь... давно не бывал здесь...

Когда Петя ушел, Светлицын долго сидел в угрюмой задумчивости, потом встал и пошел искать то место, где они когда-то сидели и говорили с Катей в голубую лунную ночь. Найдя его, он упал на землю и приник головой к холодным камням. Ликующая, лучезарная молодость, со всем ароматом свежих сил, с живым откликом на все живое, с живой верой в прекрасное будущее, вдруг встала перед ним с такой яркостью, с такой поэзией прошлого, что грудь его, казалось, разорвется от рыданий. Она была опять тут, с ним, и молодые иллюзии снова жили, снова были так властны, что он не верил промелькнувшим годам, и они казались ему тяжелым, кошмарным сном.