– - Ты мой...-- говорила она странным, новым, незнакомым ей голосом: -- Мой, мой!.. И никуда ты не поедешь и никому я тебя не отдам...

Потом они скрылись за деревьями.

У Кати перестало биться сердце. Она долго стояла, пораженная изумлением, потом тихо вышла на освещенную поляну и медленными шагами поплелась обратно по той же дороге. Ей казалось, что все в ней замолкло и омертвело. Ночь потеряла свою красоту, кругом стало сумрачно и пусто. В лунном свете заключалось что-то мертвенно скорбное; даль уже не манила к себе и казалась безжизненной и пустынной; тени пугали своей темнотой. Какая-то ночная птица пролетела над рекой, и крик ее, резкий и неприятный, отдался в горах. Катя не помнила, как она добралась до постели, но зловещий этот крик навсегда запечатлелся в ее памяти. Вся разбитая, она упала головой на подушку и тотчас же заснула, точно погрузилась на дно глубокой реки.

Утром ее разбудило солнце. Она проснулась с смутным сознанием какой-то беды, случившейся накануне, и долго не могла понять, отчего у нее тяжелый камень лежит на сердце, но вдруг вспомнила и поспешно стала одеваться.

Было еще очень рано. Обильная роса покрывала траву и кусты. Над рекой расстилался густой, белый, как вата, туман, из которого, точно затопленные наводнением башни, поднимались прибрежные скалы. В доме все еще было погружено в глубокий сон. Без мыслей в голове, повинуясь одному неудержимому желанию бежать отсюда как можно скорее, Катя пошла через сад по мокрой траве и, встретив конюха, попросила его запрячь лошадь.

Голодная лошадь, которую никто не позаботился накормить, с большим рвением побежала домой. Катя не видела ни великолепного леса с яркозелеными просветами, ни прозрачно-голубых теней, которые лежали в колеях дороги, тянулись от деревьев и наполняли глубокие овраги, ни золотисто-зеленых вершин, уходивших в синеву неба, ни внезапно открывавшихся далей, подернутых прозрачной мглой. Она вся была погружена в свою душевную смуту. Все происшедшее казалось ей таким чудовищным и бессмысленно жестоким, что она гнала от себя мысли, как тяжелый кошмар.

XI

На другой день на заимку Агатова приехал Светлицын. Он почему-то не сразу вошел в дом и долго говорил на дворе с кучером Тимофеем.

– - Дома ли барин?
– - спросил он, наконец.

– - Дома, дома. Вот он идет.

Павел Петрович очень обрадовался гостю.

– - Вот кто!.. Иван Петрович!.. Очень рад, очень рад,-- заговорил он.-- А что на свете-то делается, а?.. Ведь это ужас!.. жить нельзя!.. А Катя вас ждет. Она у себя, идите к ней. Что-то она нездорова или хандрит...

Светлицын побежал в дом. Катя, очень бледная, встала ему навстречу и молча подала руку.

– - Ну что?
– - спросила она.-- Что еще нового произошло? Расскажите.

Светлицын стал рассказывать. Нового, действительно, было много. Пострадало до шестидесяти человек, и все беднота. Некоторые из эпизодов были очень комичны, но вместе с тем и ужасны.

– - Что же теперь делать?
– - спросила Катя.-- Не мешало бы сообщить генералу Полянскому, который, кажется, один ничего не знает: он должен вступиться, если он человек порядочный.

– - Да, да... Это мысль!..

– - Поезжайте к нему, поезжайте сейчас же... пожалуйста.

Катя говорила нервно, точно сквозь слезы. Никогда Светлицын не видал ее такой и смотрел на нее с недоумением.

– - Что же... пожалуй. Я вечером его увижу и расскажу.

– - Нет, не откладывайте. Поезжайте сию же минуту. Я очень прошу вас об этом.

– - Хорошо, хорошо. Но вот что, моя дорогая...

Катя вся вздрогнула, выпрямилась и еще больше побледнела.

– - Не говорите так... нет, нет, не нужно!
– - с болезненным усилием произнесла она.

– - Почему?.. Что с вами?..

– - Ничего... Я случайно видела вас вчера с Анной Ивановной. Не будемте говорить об этом...

У Светлицына потемнело в глазах и, чувствуя, что он весь холодеет и пол колеблется у него под ногами, он схватился за спинку стула. "Боже, какой ужас!" -- подумал он, видя перед собой, как во сне, бледную, болезненную улыбку Кати. Он сделал движение, хотел что-то сказать, но Катя с испугом замахала руками.

– - Молчите, не говорите. Не нужно, не нужно ничего. Это все кончено. Поезжайте к генералу...

– - Выслушайте меня...

– - Нет, нет!.. Не сейчас!.. Ради бога!-- закричала она, и чувствовалось, что еще минута, и с нею начнется припадок.-- Ради бога, поезжайте... уходите...

Светлицын, будучи не в силах сразу уйти, посмотрел в окно, за которым взъерошенные кусты черемухи бились, как в лихорадке, постоял с минуту в нерешительности и, наконец, вышел. На дворе крутилась пыль, забирая с собой солому и пух, где-то истерически кричали куры, скрипел колодезный журавль, шумели деревья в саду. Светлицын посмотрел перед собой рассеянными глазами и вдруг решительно зашагал под навес, где стояла его лошадь. Вскочив в седло и не простившись с Павлом Петровичем, который говорил ему что-то, он бешено погнал по дороге в гору.