Энца всхлипнула:

– Всей?

– Всей. Абсолютно.

Они услышали, как щелкнул ключ в замке и внизу открылась входная дверь. Энца в отчаянии взглянула на Чиро:

– Ты уверен?

Он не ответил.

Антонио ворвался в гостиную и бросил спортивную сумку, на ходу перечисляя все, что случилось за день.

– Ма, я заработал двенадцать очков и сделал четыре результативные передачи. Тренер сказал, что я войду в первый состав. Правда, здорово? – Антонио вошел в кухню. – Папа, ты дома! – воскликнул он, увидев, что родители сидят бок о бок.

Чиро протянул руки навстречу сыну. Они обнялись.

– Как все прошло в Рочестере?

Антонио подошел к буфету, взял краюху хлеба, намазал маслом и впился в нее зубами. Чиро улыбнулся, вспоминая, как точно так же делал в монастыре Сан-Никола. Он подумал, что именно этого будет ему не хватать. Вот этой картины – как сын ест хлеб.

– Хочешь? – Антонио протянул хлеб отцу.

– Нет, Тони, не хочу.

– Что происходит? – Антонио взглянул на мать.

Она не могла сдерживать слезы. Энцу захлестывала боль – не из-за себя, из-за сына.

– Мама! Папа! Что случилось?

– Помнишь, я рассказывал тебе о войне?

– Ты был во Франции. Девушки там хорошенькие, но до мамы им далеко. – Антонио достал из ледника молоко, налил в высокий стакан.

– И еще я тебе рассказывал об оружии.

Энца отобрала у сына стакан, выдвинула стул и знаком велела Антонио сесть:

– Послушай отца.

– Я слушаю. Он спрашивает меня, какое оружие было во время Мировой войны. Танки, пулеметы, колючая проволока и горчичный газ, который иприт.

– Так вот, меня задело горчичным газом. Поэтому у меня побаливает спина, то проходит, то снова начинает, – объяснил Чиро.

– Ты отлично выглядишь, папа. Доктор Грэм поможет тебе. Он всем помогает. А если не справится, то пошлет тебя к доктору Макфарланду.

– Нет, все гораздо хуже, сынок. Я очень болен. Знаю, сейчас по мне не скажешь, но со временем это станет заметно. Горчичный газ проник в кости, и у меня там начался рак. Я умру от него – это лишь вопрос времени.

Антонио протестующе замотал головой, словно пытаясь сказать, что это не может быть правдой. Но, взглянув на мать, он понял все. Антонио медленно поднялся и обнял отца. Чиро трясло, Антонио – тоже. Энца обняла обоих. Она хотела что-то сказать, утешить мужа, воодушевить сына, но не находила слов. Они держались друг за друга и плакали. В тот вечер они больше не разговаривали, не включали музыку и даже не ужинали. В доме было так тихо, словно он был необитаем.

Ночью Антонио плакал, зарывшись лицом в подушку. Отец позволил ему посмотреть медицинские бумаги, прочитать диагноз. Он увидел изображение позвоночника и странные круги, рядом с которыми чернилами значились надписи «опухоль» и «метастазы».

Антонио слушал про Мировую войну в школе и вспомнил, что в тесте был вопрос про иприт, который еще называют горчичным газом. Он тогда расспрашивал отца, и Чиро ответил, что газ пах чесноком и аммиаком. В тот раз Антонио не сообразил, что, раз отец был знаком с этим запахом, значит, тоже пострадал от газа. Но теперь он это понял.

Мальчик перевернулся на спину, вытер глаза рукавом пижамы и уставился в потолок. Его самый большой страх воплотился в реальность. Они с матерью останутся одни. Как они справятся без отца?

Антонио ни разу не спорил с Чиро. Одни говорили – это из-за того, что Антонио единственный ребенок, поэтому нет причин для конфликтов. Другие – что Антонио необычайно спокойный мальчик, у него нет стремления ниспровергать авторитеты. Но причина была глубже. Каждый церковный праздник Антонио ходил на кладбище и молился на могиле дедушки. Отец стоял рядом и плакал. И Антонио пообещал себе, что никогда не умножит отцовское горе.

Отец много рассказывал о себе. Антонио все знал о его сиротской жизни в монастыре. Знал, что цио [93] Эдуардо отослали в семинарию, а отца вынудили бежать в Америку, когда тот был немногим старше, чем сам Антонио сейчас. Эти рассказы не только разрывали ему сердце, но и заставляли понять, что последнее, что нужно его отцу, – непослушный сын. Если он с кем и спорил иногда, то с матерью. Энца у них отвечала за дисциплину, предоставив Чиро просто любить сына и баловать его так, как никогда не баловали его самого. Антонио всегда знал, что у него есть дом, где все счастливы. Что же теперь с ними станет?

Спальню Чиро и Энцы заливал серебристый лунный свет, проникавший сквозь окно, легкий ветерок с озера доносил терпкий запах весны. Чиро и Энца любили друг друга, тела их сплелись. Они были как два свитых вместе мотка шелка, которые невозможно отделить друг от друга. Чиро целовал шею жены, зажмурившись, чтобы запомнить мельчайшую подробность.

– Задернуть занавеску? – прошептал он.

Энца знала, что муж думает о старом присловье, которое любили повторять в горах.

– Удача от нас уже отвернулась. Луна ничего не изменит, – ответила она.