Шрифт:
Утром Кошкин ушел на службу, а через два часа в дом Вецлиха явился огромный детина. Он прошел к Щурю и требовательно стукнул в дверь.
– Чего надо? – спросил хозяин.
– Сыскная полиция. У тебя новый жилец появился?
– А… позвольте документик, господин сыщик.
Верзила поднес к лицу старика кулак размером с пивную кружку.
– Такой годится?
– Э-э…
– Ты, старая грыжа, еще мне поговори! Я специальный агент врачебно-полицейского комитета. Скажи, твой жилец девок домой водит?
– Так точно! Дважды уже приводил, но одну и ту же. Билетная!
– Ты, что ли, у нее билет проверял?
Хозяин захлопал глазами.
– То-то. И не смей мне врать, а то из Москвы вышлем!
– Ой, не губите! Все-все сделаю!
– Пусти, я его вещи погляжу.
Шишка внимательно и умело обыскал комнату жильца, осмотрел карманы его платья, залез и в сундук. Ничего не взял. Потом спросил:
– Кто еще к нему ходит?
– Да никто. Он неделю всего, как поселился. Хотя нет, вру! Был однажды его крестный! Навещал, чай с ним пил. Знаменитая личность!
– Иван Кондратьевич Поляков?
– Он самый.
– Ну ладно. Об моем приходе никому ни слова! Ни жильцу, никому!
– Слушаюсь!
Парамон Кошкин стал служить артельщиком, а по вечерам рассказывал надворному советнику новости. В первый же день он поведал о пропаже кассира Саладилова. О-Бэ-Пэ заявил, что тот уехал в отпуск. Но за обедом в кухмистерской артельщик подслушал разговор двух других кассиров. И Омелюстый вполголоса сообщил Титкину:
– Не зря он сбёг. Не просто так. Решил заранее уйти, а мы тут отдувайся…
Лыков дал команду разыскать исчезнувшего кассира. В Вологду полетела шифрованная телеграмма. Через два дня оттуда пришел ответ, что Саладилов домой не приезжал. И вообще, там его раньше Пасхи не ждут… Сыщик занервничал. Он собрал начальство МСП и объявил:
– Что-то тут не так. Кассиры в январе в отпуска не уходят. Годовой отчет надо делать, деньги старые на новые обменивать…
– Саладилов, говорят, запил, – сообщил Лебедев.
– Но зачем тогда сказка про отпуск?
– Увидели, что он не работник, дали ему денег и велели убираться с глаз долой.
– Василий Иванович! – расстроился Алексей. – Вы сами бы отпустили такого свидетеля? Да еще в запое!
Рыковский насторожился:
– Вы нам складку [62] шьете? До ста пёрунов! [63] Алексей Николаевич, побойтесь бога! И так на отделении два нераскрытых убийства и одно покушение. Какие у вас для этого основания? Нет, я против!
– Куда же тогда по-вашему делся кассир?
– Да мало ли! К любовнице ушел и сидит там сейчас, водку хлещет.
62
Складка – убийство (жарг.).
63
До ста пёрунов! – К ста молниям! (польский аналог выражения «Тысяча чертей!»).
Лыков так и не смог убедить москвичей в своей правоте. Нет тела – нет дела! Даже умный и честный Лебедев отказался начать дознание.
Следом произошел неприятный эпизод. Лыков сидел в кофейне в Рыбном переулке. Неожиданно вбежал Кошкин и попросил буфетчика разменять рубль. Пока тот возился, посетитель уронил на пол бумажный шарик. Взяв мелочь, артельщик удалился; вид у него был взволнованный.
Лыков подобрал и развернул записку. Там было сказано: «Сегодня ОБП увидел в уборной, как я мою руки. Сразу изменил отношение, подозревает. Что делать?» Сыщик схватился за шапку. Вот балбес! Его же учили, нарочно учили простонародным привычкам!
Надворный советник побежал на Биржу. Собрания там производятся ежедневно с четырех до пяти пополудни. До открытия торгов оставался час. Придет ли Поляков? И вдруг у него успеют спросить о странных привычках крестного? Если Алексей запоздает предупредить Ивана Кондратьевича, тот может и опростоволоситься.
По счастью, Поляков уже был на Бирже. Он сидел в курительной комнате и подписывал бумаги, а перед ним в просительной позе стоял какой-то гешефтер. Заметив сыщика, деловик сразу же вышел в коридор.
– Лятур увидел, как Парамоша мыл руки после уборной, – шепотом сообщил Алексей. – Удивился и что-то подозревает.
Поляков кивнул и вернулся за стол. Все ли он понял? Но разбираться в этом было неудобно: кругом сновали люди, многие здоровались с Иваном Кондратьевичем и косились на Лыкова. Тот не стал искать лиха и ушел.
Вечером он, как всегда через черную лестницу, явился к Кошкину. Тот был возбужден, но весел.
– Ай да крёсненький у меня! – крикнул он шефу.
– Как все прошло?