Не переставая жевать, Нэйтан одарил меня насмешливо-сочувственным взглядом.

«Дамы и господа, встречайте – Сэмюэль Сандерсон!»

Ассистентка слегка подтолкнула меня, и я направился к гостевому креслу. Публика зааплодировала, и я, несмотря на возбуждение, почувствовал необъяснимую тревогу. Мы с Лерманом обменялись рукопожатием, я поздоровался с критиками и сел.

Помощник режиссера, отвечающий за реакцию зала, подал знак, и аплодисменты стихли.

Я расслабился, слушая, как Джек Лерман представляет мою краткую биографию и последний роман. Он был вполне доброжелателен и даже посоветовал телезрителям взять с собой книгу, собираясь в отпуск, после чего передал слово двум своим журналистам. По их улыбкам я сразу понял, что пощады ждать не стоит, и не ошибся. Коротышка Маркус Дэниелс, лысый толстячок в затейливой и явно очень дорогой рубашке – так он компенсировал недостаток мужского обаяния, – ринулся в бой. Он высмеял стиль, скудость интриги и глупые диалоги.

«Это куда хуже самого паршивого телесериала!»

«Любой писателишка может за месяц смастерить такую книжонку».

«Вам не кажется, что вы все время пишете одно и то же?»

Я слушал с невозмутимым видом. Его нападки меня не волновали – он играл свою роль, мне тоже следовало оставаться в образе.

Дэниелс взялся объяснять, что интрига в любой из моих книг разворачивается на первых пяти страницах, неожиданные повороты сюжетов вполне ожидаемы, каждая вторая «знойная» сцена сопровождается сладким до отвращения описанием.

Джек Лерман слегка осадил ретивца, но его защитительная речь была не более чем прикрытием – уж очень громко он смеялся злобным шуткам Маркуса.

– Хотите возразить? – мило улыбнувшись, спросил ведущий.

– Только умоляю, не прикрывайтесь миллионами читателей, которые будто бы ценят ваш талант! – успел вклиниться толстячок. – Миллионы зрителей смотрят реалити-шоу, наблюдая, как несколько безголовых юнцов едят, спят и бормочут глупости на примитивном до крайности языке, но величие телевидения составляют не эти тупые передачки.

Он выглядел очень довольным собой.

– Что скажете, господин Сандерсон?

«Что он прав…» По сути дела, маленький питбуль повторил то, что я совсем недавно сформулировал для Нэйтана, но в более агрессивной форме. Я не хотел разочаровывать тех, кто в меня верил, и уж тем более устраивать поганцу момент славы, поэтому ответил очень коротко:

– Ничего.

– Нашему гостю нечего сказать – как и в его романах, – съязвил Дэниелс. Он только что в пухлые ладошки не захлопал, так ему понравилось собственное остроумие.

– Значит, не будете отвечать?

– Отвечать на что? Я не услышал вопросов – только субъективное мнение. Ему не нравится то, что я пишу… Ничего, как-нибудь переживу.

Часть аудитории зааплодировала.

– А как насчет утверждения Маркуса, что ваши романы однообразны?

– Я выстраиваю сюжет в точности по законам киноискусства. Закручиваю интригу, вывожу на сцену героев и веду читателя к развязке. Можете называть это «рецептом», если хотите.

Джек Лерман передал слово второму журналисту. Итан Мур, высокий тощий тип с темными кругами под глазами, был известен убийственными нападками на любимцев широкой публики и более чем благосклонным отношением к привлекательным романисткам. Мы не раз сталкивались в тех местах, где тусовались сливки общества, и его всегда сопровождали очень красивые женщины. Учитывая неприметную (мягко говоря) внешность Мура, успех у дам ему обеспечивала только известность.

– Не стану обсуждать содержание вашего последнего романа, – объявил он. – Я согласен с мнением коллеги. Мне интересен человек.

Мур сделал театральную паузу.

– Хочу поговорить о моральном облике господина Сандерсона. Герои ваших книг без устали проповедуют честность, искренность, уважение к ближнему. Но в жизни вы ведете себя прямо противоположным образом. Так тот ли вы порядочный человек, которого ваш издатель уже много лет «продает» нам?

По большому счету, его вопрос был созвучен моим собственным беспрестанным сомнениям, но я интуитивно чувствовал, что за обличительной речью кроется ловушка.

– Я не собираюсь обсуждать с вами мою частную жизнь.

– Почему же? Вы ведь выставляете ее напоказ на страницах глянцевых журналов.

– Не я – редакции. Я в их игре не участвую.

– Предположим. Но меня интересует другое – расхождение между настоящим Сэмюэлем Сандерсоном и тем человеком, за которого он себя выдает. Как можно любить высокую литературу – а вы ведь все время клянетесь ей в любви – и писать подобную чушь? Стоит ли неисправимому бабнику вести разговоры о любви?

– Отвечу вопросом на вопрос: разве смысл жизни заключается не в том, чтобы свести это расхождение к минимуму?

– То есть?

– Взять хотя бы вас, господин Мур. Вы кажетесь суровым интеллектуалом, который дни и ночи читает классическую литературу, ходит по музеям, размышляет над тайнами души. Между тем я часто вижу вас на дискотеках и в модных барах под руку с красотками, совсем не похожими на студенток-филологинь.

Публика зааплодировала, Джек Лерман рассмеялся. Мой собеседник едва заметно улыбнулся, и я принял это за признак честной игры, но жестоко ошибся: Мур радовался, что я угодил в расставленный капкан.