Второй пункт был тоже выполнен. Но Пушкин, и без того занимавший в классе предпоследнее, двадцать восьмое, место по поведению, был доволен, когда их начали постепенно передвигать вперед. На этом конце дежурный гувернер раздавал обычную пищу во время обеда и ужина, и Пушкин сразу же отразил свое полное удовлетворение этим в двустишии:

Блажен муж, иже

Сидит к каше ближе.

Третий пункт остался без последствий - дело сдано было в архив.

* * *

В те дни, когда история с гогель-могелем раскрылась, Александр заболел, попал в лазарет и в веселую минуту написал острое и шаловливое послание к товарищам - «Пирующие студенты», - в котором пародировал форму популярного «Певца во стане русских воинов» Жуковского.

Вечером он пригласил товарищей навестить его в лазарете и прослушать только что написанное стихотворение.

Оно было большое. Яркие пушкинские характеристики товарищей часто прерывались смехом и восклицаниями собравшихся. Заканчивалось стихотворение озорным обращением к Кюхельбекеру:

Писатель за свои грехи!

Ты с виду всех трезвее;

Вильгельм, прочти свои стихи,

Чтоб мне заснуть скорее.

При этом возгласе, вспоминал почти через полвека Пущин, Кюхельбекер, «растаявши под влиянием поэзии, приходит в совершенное одурение от неожиданной эпиграммы и нашего дикого натиска. Добрая душа был этот Кюхель! Опомнившись, просит он Пушкина еще раз прочесть».

Лирика первых лицейских лет Пушкина многообразна по своему содержанию и жанрам. Здесь и галантно-эротическое послание, и веселая сатирами эпиграммы. Но уже в ранних произведениях своих поэт проявляет большой интерес к русскому народному творчеству. И одновременно с горячим патриотизмом в них ощущается рост вольнолюбивых настроений будущего автора «Вольности» и «Деревни».

Смело и уверенно поднимался лицеист Александр Пушкин на лицейский Парнас.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ 

ЦАРСКОЕ СЕЛО 

1815-1817 

Лицейский Парнас

В те дни в таинственных долинах, 

Весной, при кликах лебединых, 

Близ вод, сиявших в тишине, 

Являться муза стала мне.

А. С. Пушкин. «Евгений Онегин»

22 декабря 1814 года в приложении к «Санкт-Петербургским ведомостям» было помещено - и дважды повторено - объявление:

«Императорский Царскосельский лицей имеет честь уведомить, что 4 и 8 числа будущего января месяца, от 10 часов утра до 3 пополудни, имеет быть в оном публичное испытание воспитанников первого приема, по случаю перевода их из младшего в старший возраст».

Испытание происходило в актовом зале Лицея. За покрытым красным сукном большим столом сидел министр А. К. Разумовский с экзаменаторами. В креслах перед столом - приглашенные, именитые лица империи, родственники лицеистов, друзья и знакомые. За ними - двадцать девять лицеистов первого выпуска.

Публичный экзамен по русскому языку охватывал четыре раздела: разные роды слогов и упражнения речи, краткая литература красноречия в России, славянская грамматика, чтение собственных сочинений.

Экзамен этот предполагалось провести еще в октябре, и тогда «добрый Галич», любимый Пушкиным лицейский профессор словесности, долго убеждал своего юного друга написать и прочитать на экзамене стихи, которые тронули бы сердца всех гостей Лицея.

Пушкин не сразу дал согласие - о чем писать?
– но прогулка по царскосельскому парку неожиданно подсказала тему.

На виду торжественной Камероновой галереи со скульптурами богов Олимпа, философов древней Эллады и бюстами поэтов и императоров Древнего Рима высилась посреди озера Чесменская колонна - памятник победам россов над Турцией. Дальше - Катульский обелиск с надписью о геройском подвиге в 1770 году двоюродного деда Пушкина, Ивана Абрамовича Ганнибала: «...крепость Наваринская сдалась Бригадиру Ганнибалу. Войск российских было шестьсот человек, кои не спрашивали, многочислен ли неприятель, но где он. В плен турок взято шесть тысяч». Адмиралтейство на берегу озера, Морейская колонна - все это были памятники славы и величия России. И только что отшумела гроза двенадцатого года...

Пушкин решился.

8 января 1815 года в актовом зале Лицея встретились два поэта. Один был очень стар, другой - очень юн. Один уже уходил из жизни, другой стоял на ее пороге.

Звезды, ордена и лента через плечо украшали парадный мундир Державина. На ногах были мягкие плисовые сапоги - у него болели ноги. Ему шел восьмой десяток. Сидя за столом, он не очень прислушивался к тому, что происходило в зале.

Временами Державин поднимал свой угасавший, мутный взор и рассматривал висевшие на стенах большие портреты в старинных резных золотых рамах. То были изображения самодержцев ушедшего века. Он долго смотрел на портрет Екатерины II.