Лицейский товарищ и близкий друг Пушкина И. И. Пущин вошел в «Союз спасения» еще в лицейские годы, а в 1818 году на месте «Союза спасения» возник «Союз благоденствия».

Волновалась и крестьянская Россия. В первую четверть XIX века вспыхнуло 280 восстаний. То тут, то там, с кольями и дубинами в руках, крестьяне восставали против своих угнетателей. На Дону в 1818-1820 годах развернулось широкое крестьянское движение. В 1819 году вспыхнуло чугуевское восстание аракчеевских военных поселений. В Петербурге В 1820 году разразилась так называемая «Семеновская история» - бунт солдат против бесчеловечного отношения к ним командира Семеновского гвардейского полка полковника Шварца.

Эти события не могли не волновать передовое русское общество, не могли не волновать и Пушкина и не найти в нем отклика. Однако, зная «подвижность пылкого нрава» поэта, друзья скрывали от него свою принадлежность к тайному обществу, не хотели подвергать его опасности, боялись, что каким-либо неосторожным словом он погубит все их дело.

Но Пушкин догадывался о его существовании. И, как поэт, стал выразителем вольнолюбивых настроений передовой дворянской молодежи той поры.

* * *

Против Тургеневых, на Фонтанке, в доме под номером 25, жили Муравьевы и многие друзья Пушкина: историограф Н. М. Карамзин, поэт К. Н. Батюшков и создавшие замечательные портреты поэта художник Кипренский и гравер Уткин.

Здесь находился штаб будущих декабристов. Пушкин часто бывал у Муравьевых и нередко, ничего не подозревая, оказывался в кругу членов тайного общества.

Позже Пушкин писал об этих юношеских встречах в сожженной им десятой главе «Евгения Онегина»:

Сначала эти заговоры

Между Лафитом и Клико

Лишь были дружеские споры,

И не входила глубоко

В сердца мятежная наука,

Всё это было только скука,

Безделье молодых умов,

Забавы взрослых шалунов,

Казалось . . . . . . . .

Узлы к узлам . . . . . .

И постепенно сетью тайной

Россия . . . . . . . . .

Наш царь дремал . . . . .

В той же незавершенной главе поэт писал и о себе в кругу декабристов:

Витийством резким знамениты,

Сбирались члены сей семьи

У беспокойного Никиты,

У осторожного Ильи.

. . . . . . . . . . . . . .

Друг Марса, Вакха и Венеры,

Тут Лунин дерзко предлагал

Свои решительные меры

И вдохновенно бормотал.

Читал свои Ноэли Пушкин,

Меланхолический Якушкин,

Казалось, молча обнажал

Цареубийственный кинжал.

Одну Россию в мире видя,

Преследуя свой идеал,

Хромой Тургенев им внимал

И, плети рабства ненавидя,

Предвидел в сей толпе дворян

Освободителей крестьян.

* * *

Если поначалу встречи будущих декабристов в доме Муравьевых, на Фонтанке, были лишь дружескими спорами, то в сердце самого Пушкина, читавшего им свои ноэли, мятежная наука входила глубоко. Вслед за его «Вольностью», первой песнью Свободе, появляются новые волнующие революционные призывы Пушкина.

В Варшаве при открытии первого сейма Царства Польского, 15 марта 1818 года, Александр обещал «даровать» России конституцию.

Но обещание оказалось ложью, обманом - на созванном реакционным Священным союзом Аахенском конгрессе Александр I подписал вместе с австрийским императором-и прусским королем декларацию, по которой самодержцы трех государств обязались охранять народы от революционных «увлечений».

Девятнадцатилетний Пушкин откликнулся на эту ложь сатирической рождественской сказкой «Ыоё1», направленной в адрес Александра I:

Ура! в Россию скачет

Кочующий деспот.

Спаситель горько плачет,

А с ним и весь народ.

Мария в хлопотах Спасителя стращает:

«Не плачь, дитя, не плачь, сударь:

Вот бука, бука - русский царь!»

Царь входит и вещает: