спектакль. На сеансы живописи приходили жена Шаляпина Мария

Валентиновна, его друзья — Исай Дворищин, дирижер Даниил Похитонов,

певцы Дмитрий Смирнов и Александр Давыдов, карикатурист Павел Щербов.

Сеанс продолжался всю ночь. До утра не смолкали шутки, Смирнов и Давыдов

пели, Похитонов играл на рояле — время летело незаметно. В таких условиях

Александру Яковлевичу работать было нелегко, но, человек общительный и

добрый, он никогда не возражал против присутствия публики.

Атмосфера мастерской Головина колоритно описана репортером

«Петербургской газеты»: «Огромный, залитый светом зал как-то ослепляет

после путешествия по полутемным коридорам и лестницам. Весь пол устлан

громадными простынями холста. Средняя часть уже покрыта шоколадного цвета

краской. Горшки вдоль стен разной формы, висят тяжеловесные кисти. Снизу из

зрительного зала доносится пение и музыка.

— Не правда ли у нас весело? — спрашивает Головин. — В этой

музыкальной обстановке приятно работается. Часто приходишь утром, и нет

никакого желания работать. В это время внизу начинается репетиция, и музыка

как-то сразу меняет настроение к лучшему».

Головин любил писать шаляпинские портреты, он восхищался своей

моделью. «Придет часа в три ночи, — вспоминал Головин о Шаляпине, — и

простоит до семи-восьми часов утра. Удивительно умеет позировать. Редкая

выносливость и поразительное терпение. Стоит как вылитый по нескольку

часов. Я писал его в роли Олоферна, Демона, Мефистофеля с поднятой рукой.

Трудная была поза... Артист не просто сидел в заданной позе, но все время был в

образе».

Головин не создал портрета Шаляпина в жизни, его интересовали

сценические открытия певца, умение перевоплощаться, создавать образ. Вместе

с Шаляпиным задолго до сеанса Головин обсуждал композицию картины, позу

артиста.

В минуты отдыха Шаляпин нередко сам брался за карандаш, рисовал шаржи

на друзей, а однажды в костюме Олоферна сел за стол и в какие-то секунды

набросал карикатурный портрет Николая II. «Удивительно, с какой легкостью

без поправок Федор Иванович нарисовал «главу империи», — вспоминал Б. А.

Альмединген. — Раздается общий смех. Даже Головин отрывается от своего

холста, и сквозь этот смех слышна чья-то реплика: «Смотрите! Вот чудо! Один

деспот издевается над другим!» А Щербов показывает свои карикатуры:

«Головин за портретом Шаляпина», «Шаляпин в роли Олоферна», «Шаляпин в

роли Демона».

Однако перерыв окончен, певец снова принимает царственную позу

Олоферна...»

Головин и Серов, Коровин и Врубель, чьи полотна Шаляпин внимательно

изучал, работая над «Демоном» и «Псковитянкой», во многом были

единомышленниками и соавторами певца в создании его сценических шедевров.

Не случайно Демон Шаляпина чем-то близок врубелевским картинам. Головин в

своем портрете Шаляпина в роли Демона передал и самобытный колорит

коровинских декораций, воссоздающих пейзаж Кавказа, суровый и сказочный

одновременно. Демон у Головина как бы распят среди заснеженных скал, на его

лице лежит тень одиночества, отрешенности, вселенской трагической печали.

«Прежде Демона изображали усталым, томящимся, разочарованным. Шаляпин

показал не только тоску, разочарование, но и страшную муку, отчаяние.

Невольно возникла аналогия с врубелевским Демоном, и те самые люди,

которые высмеивали в свое время Врубеля, должны были признать

значительность созданного художником образа», — писал Головин в своих

воспоминаниях.

Головин был одним из тех, кто понимал высокие требования Шаляпина к

оформлению спектаклей, костюмам, постановке, видел в них не «капризы

гения», а высокую художественную требовательность артиста и сам бесконечно

доверял его вкусу.

В портретах Головина все внешние аксессуары, все окружение

подчеркивают внутреннее состояние Шаляпина, кульминацию того или иного

оперного образа, созданного артистом.

Шаляпин в роли Бориса Годунова изображен в полный рост. Одной рукой