Предложенный подход крайне важен для коррекции взгляда на роль русской/российской «истории-культуры». В силу исторической инерции и геополитических пристрастий роль Руси/России в мировом цивилизационном процессе и поныне предстает выведенной за пределы большого «контура» всемирного исторического процесса в область исторических «аномалий» либо же воспринимается в духе неразрешимых противоречий Запада и Востока – будто то не два «крыла» единого процесса, две его разрывно-неразрывно, «андрогинно», связанные части, которые невозможно разделить, как, в сущности, невозможно разделить Запад и Восток, поскольку одно не существует без другого. Игнорируется тот неоспоримый факт, что мировая целостность основывается исключительно на взаимодополнительности и взаимодействии.

Итак, наша исходная позиция: западно-восточная, или восточнозападная европейская общность представляет собой совокупность многих отличающихся одна от другой переходных зон. Через «краевые», пограничные зоны, в нашем контексте – Испанию, Англию, Россию – эта общность выходит за пределы европейской цивилизации и вступает во взаимодействие с иными мирами. Так возникают Россия-Евразия и Евро-Америка.

Рассмотрим европейскую экспансию XVI–XVII вв. в разрезе представлений того времени об эсхатологическом пространстве. Такой подход необходим для понимания генезиса базовых концептов, мифологем, ставших основанием новых культурных кодов. В трансформированном виде они и поныне определяют ключевые строительные компоненты латиноамериканской, североамериканской и русской культурной традиции – в ее сибирском измерении.

В общем, эсхатологические ожидания – это константа любой постосевой культуры. Они могут находиться в латентном и в возбужденном, т. е. генерирующем состоянии. Усиление эсхатологических ожиданий приходится на переломные периоды развития социума, когда происходит радикальное изменение картины мира, влекущее за собой кризис информационной и интерпретационной систем, или то, что называют эпистемологическим кризисом. Именно его мы наблюдаем на заре Нового времени в прямой связи с Великими географическими открытиями, которые были составной частью, фактором и в известной мере результатом единого более общего явления – начинавшегося модернизационного процесса, в разных вариантах нашедшего отражение в культуре трех метрополий и – трех прообразов колониальных империй Нового времени – испанской/испано-американской, английской/североамериканской, русской/российской.

В сфере миросозерцательной модернизационный процесс вызвал гигантский разлом европейской культуры (Реформация и Контрреформация) и обострение противостояния православия и западного христианства во всех его вариантах. В сфере геополитической его воплощением стала внутриевропейская борьба за перестройку границ и выход за пределы традиционной ойкумены. Базирующиеся на общей христианской макроцивилизационной основе культуры обладали разными потенциями и породили разные типы экспансии и векторы развития. Три субъекта экспансии – Испания, Россия и Англия – являли собой разные типы формирующихся империй.

Протестантская Англия, наиболее быстро расстающаяся со средневековой моделью, – образец собственно колониальной империи Нового времени. Базовая характеристика таковой, в отличие от традиционной идеократической империи, – замена центральной конституирующей традиционную империю Великой или Трансцендентальной идеи (мифа) на прагматическую мифологию Цивилизаторского мифа [236] .

В сравнении с Англией католическая Испания являет собой промежуточный вариант. Под скорлупой средневекового традиционализма здесь в первой половине XVI в. происходила борьба между реформаторскими и контрреформаторскими тенденциями. Победа Контрреформации продлила жизнь идеократической формы, определявшей облик Испании до второй трети XVIII в., когда метрополия стагнирует, превращается в рутинную, опутанную обветшавшими идеологическими одеяниями, а затем рушится.

Русь на этом фоне – это еще более ретардационный вариант – медленно, с откатами она движется по пути трансформации идеократической империи и на этом пути переживает ряд острых модернизационных кризисов. Истоки Петровских реформ уходят в эпоху первичной русской колониальной экспансии, начинавшейся при Иване Грозном. В XVI в. Московская Русь, окончательно оформляясь как монархия, впервые вступила в мировую геополитическую борьбу: на западных границах борьба за выход к Балтике при постоянном «взгляде» на завоеванный «басурманами» Константинополь, и движение на восток – в Сибирь, вслед за завоеванием Астраханского и Казанского ханств. При этом она противостоит любым модернизационным веяниям, шедшим в нее через Литву, Польшу, Украину, Новгород. Однако в культурологическом смысле противостояние есть не просто отторжение, но «минусовое» взаимодействие, непременно предполагающее проникающие влияния, и это взаимодействие готовило Петровские реформы.

Одним словом, в разных вариантах европейские открытия и экспансия XVI–XVII вв. были плодом и генератором модернизации, оказывавшим мощное обратное воздействие на протагонистов этого процесса. И с этой точки зрения принципиально важно рассматривать общую картину радикальных изменений в картине мира того периода, обычно ограниченную вторжением в Новый Свет, вкупе с русским вариантом экспансии «за Камень», т. е. за Урал, в Северную Азию, и далее – к берегам Тихого океана, а в XVIII в. – в Новый Свет (Аляска, Русская Америка).

При всех отличиях русского варианта (в частности, ретардация выражается и в хронологической асимметрии – русское продвижение на Восток завершается только в XVIII в., когда в Новом Свете уже происходит кризис западноевропейских колониальных систем), в рамках больших смыслов, повторим, все три варианта – это равновеликие и единосущные составные части единого процесса распространения христианско-европейской цивилизации в западном и восточном направлениях.

Но при всех моментах сходства, о которых говорилось выше, существуют глубокие различия, как объектов, так и субъектов культурноцивилизационной экспансии на западе и на востоке и их взаимодействия между собой, что предопределяет границы, характер и объем их сопоставимости. Поэтому наиболее плодотворным путем выявления сходного или близкого в хрониках и летописях представляется путь обнаружения несходного.