Политические кризисы постсоветского периода как в России, так и в других государствах СНГ показали, что президент обладает еще одним мощным инструментом влияния на правовую ситуацию – возможностью изменения конституции с помощью референдума. Подобный референдум вполне может рассматриваться как аналог бонапартистским плебисцитам или практики конституционных референдумов, которыми де Голль укрепил свою власть. Как известно, действующая конституция была принята на всенародном голосовании (фактически – референдуме или плебисците) после переворота 1993 г. В последнее время президент Украины продемонстрировал, каким образом с помощью референдума можно радикально изменить конституцию страны.

Это выдвигает на первый план проблему конституирующей власти в противовес конституционной. Конституция слишком неопределенна в этой части: она говорит лишь о необходимости созыва Конституционного собрания для принятия новой конституции (изменения глав 1, 2 и 9). Поэтому с самого начала существования конституции обсуждался вопрос о Конституционном собрании и о том, кто и как будет его создавать. Конкурирующие проекты в этой области выражали позиции основных политических сил – компартии и бюрократии. В настоящий момент вновь выдвинут ряд альтернативных проектов, один из которых выражает позицию нового президентского большинства в парламенте, а другой претендует на альтернативный характер.

Вопрос об изменении конституции может быть легитимно разрешен путем созыва Конституционного собрания, но закона о нем до сих пор принято не было. Существует закон о порядке изменения конституции, регламентирующий способ внесения поправок к остальным главам конституции, но эта инициатива требует времени и сложной процедуры. Современные дискуссии об изменении конституции очень актуальны в свете бонапартизма. В этой перспективе характерен новый проект федерального конституционного закона «О Конституционном собрании», предложенный группой депутатов.

Речь не идет о конституирующей власти, создаваемой на основе всеобщих, прямых, равных и тайных демократических выборов, как это предлагалось, например, в период Учредительного собрания (данная позиция представлена в альтернативном проекте). Законопроект выдвигает три критерия и источника комплектования нового института конституирующей власти – по должности, по назначению Государственной Думой и по назначению президентом.

В реальной политической ситуации это позволяет увидеть, какие преимущества получает законодательная (а в случае контроля над ней – президентская) власть для проведения своей версии конституционных преобразований. Прежде всего следует подчеркнуть полное преобладание назначаемых членов над избираемыми, что, возможно, объясняется стремлением авторов повысить профессиональный характер обсуждения конституции, но не делает его демократичным. Далее, в случае проведения реформы Совета Федерации и снижения его реальной роли в политической системе большая масса его членов (включаемых в члены Собрания по назначению), вероятно, будет следовать логике президентской власти, а не составлять оппозицию ей. С другой стороны, имея большинство в Государственной Думе, президент получает преобладание своей позиции и среди выдвинутых ею депутатов. Оставшаяся часть членов предлагается самим президентом. Данный порядок принятия новой конституции или изменения ее фундаментальных принципов, обеспечивающий несомненный приоритет Федерального Собрания при любом соотношении сил, находится в противоречии с основным законодательством (в частности, ст. 135 Конституции). Вопреки конституционной практике других демократических государств (вводящих чрезвычайно сложную процедуру пересмотра основного законодательства), данный законопроект вводит упрощенную процедуру, опасность которой особенно возрастает в силу роста авторитарных тенденций.

Подобный порядок принятия конституции, не открывающий возможности политического диалога с оппозицией и полноценного учета мнений субъектов Федерации, выражает тенденции, напоминающие традиции советского номинального конституционализма. Если вспомнить лучшие примеры из недавнего западного опыта (Конституция Испании 1978 г.), то там был более широкий диалог с оппозицией, учет интересов меньшинств и т. д., что позволяет говорить о договорном характере данной конституции. Здесь же мы получаем фактически октроированную конституцию, создаваемую властью и выражающую ее собственные представления об общественной пользе. Данный путь может привести к конституционному закреплению президентской диктатуры, а при наличии соответствующей политической воли открывает возможности для различных форм авторитаризма вплоть до режима Первого консула, пожизненного президентства или даже монархии (ведь писали же некоторые современные юристы о преимуществах данной формы правления). Подобное усиление президентской власти в мировой практике коррелируется с установлением различных типов авторитаризма, бонапартизма и военных диктатур.

Бонапартистская модель власти исторически опиралась на синтез идей революции и Старого порядка. Она сочетала поэтому руссоистские концепции общественного договора, общей воли и равенства с идеей сильной единоличной власти. Возникнув в период войны, данный режим, однако, никогда не переставал быть гражданским и не превращался в чисто военную диктатуру (в отличие от стремившихся копировать его милитаристских режимов Латинской Америки). Им были сохранены элементы гражданского общества – гражданское равенство, отмена феодализма и религиозная терпимость. Даже новая персонализация суверенитета была достигнута в соответствии с демократическими процедурами. Бонапартистская система, таким образом, не ставила под сомнение основных достижений революции и не вела к реставрации абсолютизма в прежнем виде. Бонапартизм был сплавом крайних принципов абсолютизма и революции, что оправдывает определение бонапартизма как центризма. Из этого в целом вытекает отношение бонапартизма к парламентаризму и политическим партиям, которое передалось и голлистской концепции власти.

Конституция Пятой республики, как было показано, была реакцией на нестабильность Третьей и Четвертой республик, равно как неспособность слабой исполнительной власти найти разрешение национального кризиса. Сильная исполнительная власть и политическая стабильность рассматривались как взаимосвязанные параметры. Четвертая республика признавалась неэффективной как «режим партий», который голлисты постоянно критиковали. Объясняя в 1958 г. причины своего неожиданного ухода из политики в 1946 г., де Голль связывал его с невозможностью управлять надлежащим образом в условиях возрождения политических партий, которые, подобно эмигрантам, «ничего не забыли и ничему не научились».

Выступая против режима партий (действительно рудиментарных по своей организации, структуре и дисциплине парламентских голосований), теоретики нового режима, в частности М. Дебре (главный автор Конституции 1958 г.), выступали против парламентаризма. Основное средство против политической нестабильности они усматривали в концепции «рационализированного» (т. е. серьезно ограниченного в своих полномочиях и процедурах) парламентаризма и упорядочения системы политических партий.

В процессе подготовки к выборам и консолидации новой власти бонапартистская модель делает установку на формирование единой, хотя и социально гетерогенной, партии власти, противопоставленной существующим партийным элитам и призванной перегруппировать политические силы на базе объединения сторонников «порядка», т. е. на чисто прагматической основе отношения к новому режиму и президенту. Так, в период избирательной кампании принца-президента в нее вошли часть региональных лидеров, депутатов, высшей бюрократии и практически вся военная верхушка. Это движение опиралось на традиционный крестьянский монархизм (и даже легитимизм), а также (в меньшей степени) рабочее движение. Создание партии власти началось с образования столичного Комитета с последующим распространением созданной им модели в провинциях для подготовки избирательной кампании президента.