Русская культура, утверждает он, зарождалась как восточноевропейская, византийско-христианская ветвь европейской цивилизации, именно ее иной – православный – характер, ее положение как «конституирующего чужого» для Запада на протяжении сотен лет, в том числе и особенно в классический период ее развития (от Пушкина до Достоевского и Толстого), ее ценностная система, экзистенциальные ценности, ее общинная ориентация и религиозность противоречили западному пути развития. Эти различия абсолютизировали славянофилы, а западники отвергли очевидные коренные особенности русской культуры. Такая же путаница происходит из-за абсолютизации составляющих начал в концепции евразийства России. То есть всякая редукция ведет к утверждению одного из полюсов оппозиции в ущерб другому, закрывает путь к пониманию сложности проблемы.

Казалось бы, корректная (при корректном понимании) для наших дней формула «Россия – это и Европа, и Восток», т. е. «Евразия», могла бы исчерпать проблему. Но нет, у этой формулы В. Земсков видит еще и другой полюс – «новое» русское западничество, которое не выбросишь из культуры, из общественной жизни, из науки. И получается: любое вроде бы вполне корректное определение верно для одних и неприемлемо для других.

Валерий Земсков ставит принципиально важный и актуальный для современной России вопрос о многополюсной русской «сущности». На пространстве России, как физическом, так и ментальном, происходят бурные процессы, и если одни компоненты ее структуры отжили или обрели устойчивую жесткость, то другие переживают разные стадии развития, которые могут вести как к скреплению с «костяком» России-Евразии, так и к отделению от него.

Таким образом, ученый предлагает динамичное видение России-Евразии и разделяет пробивающуюся к жизни точку зрения на русское евразийство – не просто как на реальную «данность» (определение евразийца первого поколения Г. В. Вернадского), а как на развивающуюся данность.

Внутри российско-евразийского пространства действуют не только бинарные, но много более сложные, пока не изученные механизмы, порождающие «культурную сложность».

Позиция В. Земскова сводится к следующему: идентичность России нельзя определить простым сложением разных характеристик – органического качества такая операция не породит. «В постсоветский период парадигматика России и “русского” усложнилась. Речь теперь идет не об арифметической задаче с двумя членами, но о высшей математике, поскольку Россия – это полиполярная, поликультурная многосоставная страна, имеющая свой регулятивный механизм, поддерживающий ее сложное целое (курсив мой. – Т. К.). Определим российский / русский мирострой как соположенность различных этнокультурных, исторических, цивилизационных традиций, создающую основания для взаимодействия, казалось бы, взаимоисключающих определений, которые по-разному представлены на разных уровнях – “этажах” объективной реальности России и, соответственно, русского / российского самосознания. В “русском” присутствуют различные механизмы культурообразования – не только бинарно-инверсионный, но и тернарный и какие-то иные, которым пока не найдено определения. Все вместе они обеспечивают сложно-равновесную систему, которая восстанавливается, проходя через кризисы, на основе равнодействующей русской / российской культуры. Обретение устойчивого равновесия, выработка долгого функционирования такой систематики – это и есть основная задача» [354] .

Работы В. Б. Земскова последних лет посвящены историко-хронологическим и типологическим аспектам цивилизационно-культурного «пограничья». Сюжет этот, возникавший у него и ранее, теперь получил развитие. Научную новизну этой тематики определяет то, что в цивилизационных исследованиях XX в. (начиная с работ Шпенглера и далее) в центре внимания, как правило, находились «классические объекты», или «классические цивилизации», понимаемые как устойчивые, завершенные в своем формировании системы. Рождение во второй половине XX в. концепции многополярного мира отозвалось в цивилизационных исследованиях переходом от исследования «правильных» и статически воспринимаемых «классических объектов» к изучению «неклассических объектов», а именно пограничных цивилизаций, которые по самой своей природе отрицают возможность статического подхода. Ученые обнаружили, что пограничные цивилизации проявляют не меньшую активность и агрессивную способность к экспансии культурных ценностей за пределы своих границ не только в сторону удаления от цивилизационного центра, но и в направлении самого центра. Более того: высокая конфликтность, напряженность, свойственные зонам цивилизационной трансгрессии, зачастую все очевидней определяют нестабильность глобальной ситуации. В то же время становится очевидным, что наука еще не располагает методологическим инструментарием, необходимым для систематического изучения пограничных культур.

В июне 2012 г. В. Земсков провел в ИМЛИ РАН конференцию «Цивилизационно-культурное пограничье как генератор становления мировой культуры / литературы» [355] , где в программном теоретическом выступлении «Цивилизационно-культурное пограничье – универсальная константа, энергетический источник и средство самостроения мирового историко-культурного процесса / мировой литературы» в сущности сформулировал принципы нового подхода к структурированию мирового историко-культурного / литературного процесса. Традиционное деление культурного / литературного процесса на исторически и эстетически разграниченные последовательные эпохи он расценивает как условное. Такое деление определяет доминирующий вектор качественных изменений, но не учитывает динамику зарождения, угасания, возрождения и борьбы различных потенциалов развития. В сущности, в каждый период состояние культуры как системы является пограничным и переходным и имеет несколько вариантов дальнейшего движения и преобразования.

Акцент сделан на динамичности культурного / литературного процесса как его имманентном свойстве. Согласно нестационарной картине мира, где отсутствуют линейная однонаправленность и четкая стадиальность развития, в каждый момент времени состояние системы является пограничным, переходным и имеет несколько вариантов дальнейшего движения.

В последние годы, отмечает ученый, отечественная культурология выдвинула концепцию цивилизационно-социального, культурного пограничья [356] , в отличие от теории «классических» цивилизаций от древности до западноевропейского сообщества, на фоне которых описывались «неклассические», пограничные системы (российская, балканская, иберийская, латиноамериканская, иногда – турецкая).

В. Земсков не согласен с жестким разделением «классических» и пограничных образований, ибо оно фиксирует статическую картину определенных периодов. Оба типа образований оказываются оторванными от исторического контекста и утверждаются как принципиально различные онтологические сущности. За увековечиванием онтологических характеристик стоит идеология, тот или иной вид центризма и оценки по шкале «хуже – лучше», «продуктивно – непродуктивно», «более развито – менее развито» и т. д. И хотели этого авторы (от О. Шпенглера до Г. С. Померанца, А. С. Ахиезера, В. Цымбурского) или нет, они представляли пограничные цивилизации как своего рода «недоделки» мировой истории, отводя им нишу среди таких дефиниций, как псевдоморфоз, стыковые, промежуточные, лиминальные, агрегаты (т. е., по В. Тёрнеру, «ни то ни сё»). От любых центризмов освобождает только децентрированная история, понятая как свободный, многообразный, нелинейный и одновременно единый процесс, основанный на принципах взаимодополнительности и взаимодействий. Несостоятельность онтологического подхода в отрыве от истории выявляется сразу же, как только схематизируется историческая динамика, где на самом деле действуют не бинарные противопоставления, а закономерности сверхсложных систем, каковыми являются цивилизационные образования.