— Сколько вам лет? — не удержался Станда.

— Пятьдесят пять. А зачем тебе?

— Просто так.

Деду можно дать все семьдесят, неужто шахта так сушит людей? Или тут другая причина?..

Вернулся запальщик.

— Послушайте, Андрес, — восклицает дед, выпустив из рук камень. — Коли тот обушок не найдется, тогда… пусть у меня вычтут…

«Пес» Андрес ничего на это не ответил.

— Давай, давай, ребята, — устало проворчал он. — Скорей бы до воздухопровода добраться…

После этого он присел у обрушенного штрека и прислушался. Конечно, Пепек там. И десятник хмурится как черт, того и гляди укусит.

Теперь Станда обнаруживает некоторый порядок в работе. Мартинек и Матула постепенно приближаются к крейцкопфу, подпорка за подпоркой — вот и ладно, друг, еще тут подпереть бы… Хансен подойдет, посмотрит, удовлетворенно кивнет и идет дальше; то тут, то там он поднимает блестящий чумазый нос к крепи и озабоченно смотрит — не ломаются ли дальше перекладины. Или остановится и настороженно прислушивается. Или опустит контрольную лампочку к полу — нет ли газа, а встречаясь взглядом со Стандой, подмигивает, будто хочет сказать: ничего, ничего, gut, пока все идет нормально.

Дед Суханек перестал тараторить и усердно разбирает завал; у него кривые, дрожащие ножки, но как много может сделать этот невзрачный человечек! Адам работает молча, неторопливо, но завалившийся штрек словно расступается перед ним; он уже продвинулся внутрь отверстия и, стоя на коленях, расчищает следующий метр прохода. Андресу, наверно, уже надоело, что и обругать-то некого, и он лезет к Пепеку; сейчас они где-то внутри, сердито ворчат друг на друга, лаются, словно два барсука в одной норе. В остальном здесь даже спокойно — нет ни спешки, ни суматохи; только работают люди так, что ног под собой не чуют. Смотри, вот как борются за человеческую жизнь; никакого геройства, — просто тяжкий труд.

В крейцкопф заглянул крепильщик Мартинек.

— Как делишки? — благодушно спрашивает он. — А нам новый лес везут.

Молодой гигант сел на опрокинутую вагонетку, довольно поглаживая широкой ладонью свои голые плечи, и голубыми улыбающимися глазами стал смотреть на незаметную, неторопливую работу Адама.

— Тоже ничего себе работенка, — заметил он через некоторое время.

Из дыры, пятясь, вылезает запальщик Андрес; уже по его заднице видно, что в нем все клокочет от ярости. Едва встав на ноги, он прицепился к Мартинеку.

— Вы что, глазеть сюда пришли? — рявкнул он.

— Ага, — спокойно отвечает Мартинек, даже не повернув головы.

— Марш на место! — срывающимся голосом заорал «пес» Андрес. — Вы здесь не для того, чтобы прохлаждаться, вы… вы…

За спиной у него хрустнуло, и Андрес обернулся, будто на шарнирах. Сзади стоит Матула, пригнувшись, как горилла, и глаза его налиты кровью; он грозно рычит:

— Что? Кто здесь, по-вашему, прохлаждается?

Запальщик прижался спиной к стене.

— Что вам надо? — резко спросил он и сжал кулаки.

— Господи боже, — вырвалось у Суханека, и от испуга он приложил пальцы к губам, словно девочка.

Молодой гигант даже не шевельнулся.

— Оставь его, Матула, — сказал он добродушно, будто речь шла о брехливой собачонке. — Это у него само пройдет…

Андрес отделился от стены.

— А вот я посмотрю все-таки, далеко ли вы продвинулись, — сказал он неестественно спокойным тоном и пошел, не оборачиваясь.

Каменщик Матула повернул за ним, как бык, и растопырил пальцы, готовый вцепиться в горло Андреса.

— Оставь его, — незлобиво повторяет Мартинек, продолжая поглаживать свои голые руки.

Как странно — даже здесь, в шахте, от Мартинека веет чистотой, он кажется каким-то золотистым, и невольно вспоминаются созревающие хлеба. Приветливо и чуточку сонно глядит он на медленную работу Адама. Тот все глубже вгрызается в штрек и даже не обернется; штаны у него постепенно сползают вниз по узким бедрам, на спине выпирают позвонки, но длинные неторопливые руки работают с такой уверенностью, что можно рот разинуть и глядеть, глядеть без конца.

Андрес возвращается надутый и мрачный.

— Надо бы добавить еще переклад к последней паре, — говорит он, ни к кому не обращаясь. — И как следует закрепить скобами.

— Надо бы, — отвечает крепильщик с невозмутимой приветливостью. — А который теперь час?

Запальщик достал часы в желтом слюдяном футляре.

— Скоро половина девятого, — буркнул он, по-прежнему ни к кому не обращаясь и ни на кого не глядя.

— Я, пожалуй, поставлю тут пару стоек, Адам, — говорит крепильщик Мартинек и сладко зевает.