— Еще и не такие глупости откалывал, — проворчал Пепек, — но чтоб перед старыми углекопами задаваться — такого не было. Они бы мне, черт, таких затрещин надавали!

Станда сидел как ошпаренный. На языке у него вертелись десятки ответов, например, что, как человек образованный, он знает свой долг лучше всякого другого, или что дело шло о спасении человеческих жизней, он и не думал себя показать; но Станда промолчал, потому что от унижения у него словно ком застрял в горле.

— Попробуй только дай затрещину, — глухо пригрозил он Пепеку и низко наклонился над ботинком, чтобы никто не увидел слез, выступивших у него на глазах.

Крепильщик посмотрел на Пепека и кивнул головой в сторону Станды.

— Осел, — дружелюбно сказал Пепек. — Значит, Станда тоже за то, чтобы мы послали стаканчик запальщику. Как хотите, ребята, а я лично с этим Андресом уже посчитался.

— Господин инженер очень благодарит, — еще с порога весело проговорил старый Томшик.

— И выпил?

— Выпил. Залпом.

— А что сказал?

— Ничего. Сказал что-то вроде «скол» [120] и причмокнул.

— А он был в ванне?

— В ванне. Как раз намыливался.

— И ему понравилось?

— Понравилось. Dank fylmas [121] сказал.

— А ты объяснил ему, что из этого стаканчика еще никто не пил? — забеспокоился Пепек.

— Нет, не объяснил.

— Эх ты, — расстроился Пепек. — Может, ему было противно после нас! Тоже ты… Ты должен был сказать, что стакан чистый!

— Теперь налей, Винцек, еще один, — сказал крепильщик, — и отнеси Андресу. Передай ему, что посылает первая спасательная и желает здоровья.

Команда раздевается, но медленно, больше для виду, на самом же деле все ждут, взволнованные, как мальчишки. Тишина, только вода каплет из крана, да Матула сопит и с хрустом чешет себе грудь.

— Ох, до чего же мне знать интересно, — вздыхает Пепек. — Он все-таки должен понимать, что тут его все терпеть не могут.

— Отчего же ему не выпить? — замечает крепильщик после долгих размышлений. — Коньяк это коньяк.

— Да ведь он «пес»!

— Есть такой грех! Зато за всем углядит.

— Правильно.

— И задается, — сплюнул Пепек. — Глаза бы мои на него не глядели, ребята!

Адам уже разделся и потихоньку идет под душ, чтобы начать свое бесконечное мытье. Мартинек, голый по пояс, положил руки на колени, закрыв сонные глаза. Деду Суханеку, видимо, холодно — он сидит скрестив руки на груди, как стыдливая девушка…

— Выпил, выпил! — спешит сообщить еще в дверях старый Томшик, приняв важный вид.

— А что сказал?

— Что очень благодарен и что, мол, пьет за здоровье первой спасательной.

— И не обозлился?

— Нет. Спросил, вправду ли, мол, это ему посылает команда? Верно ли?

— А ты что?

— А я сказал: ну да, господин запальщик, команда, и желают, мол, вам здоровья. Эту бутылочку послал сам господин управляющий.

— А он что?

— Заморгал этак и спрашивает, правда ли, Томшик?

— И что он сделал?

— Ну что ему делать! Вроде как усмехнулся — ладно, мол…

— И выпил?

— Выпил. Только рука у него тряслась, так что он штаны облил. А потом и говорит: «Скажите им, Томшик, что я благодарю всю команду». Да, и еще добавил: «Винцек, ребята-то как черти работали». Господин Хансен будто бы сказал ему: вот это шахтеры, любо-дорого поглядеть!

Все столпились вокруг Томшика, упиваясь этими новостями; лишь каменщик Матула сидит и почесывается, уставя налитые кровью глаза в пол; Адам, намыливаясь в десятый раз, серьезно слушает.

— А какой он был при этом, Винца?

Старый Томшик не умеет объяснить.

— Ну какой… Вроде не ожидал, что ли. И спросил: вы не знаете, Томшик, кто это придумал? Не знаю, мол, господин запальщик, должно быть все сразу.

— Правильно сказал, Винца!

Команда необыкновенно оживилась, языки развязались.

— Ну вот, видишь!

— Нет, Андрес-то каков! Ручным скоро станет!

— Ребята, теперь мы!

Пепек перекинул через руку свою рубашку вместо салфетки и протянул стаканчик из толстого стекла деду Суханеку.

— Держи, дед, как самый старший. И радуйся, что ты еще на этом свете.

До сих пор об этом никто не упоминал.

У старика, когда он принимает стакан, дрожит рука.

— Обушок, вот что обидно, — лепечет он, пробуя коньяк. — Ну, ваше здоровье! — Он опрокинул стаканчик и поперхнулся. — Матерь божья, вот это да!