– Хорошо, понял. Ты любишь книги – кто бы сомневался. Еще и играешь на каком-то музыкальном инструменте, правильно? Пуританский режим Верхнего Эдема – не новость.

– Пуританский режим? Что бы ты знал, музыка и книги – единственное, что не было мне навязано моими родителями.

– Говоришь так, будто твои родители тираны.

Не отвечаю. Присаживаюсь и начинаю складывать книги, избегая взгляда Эриха, что абсолютно не имеет смысла: парень всегда добивается своего, руша пропасть между нами.

– Дора, а кто твои родители?

– В смысле? – Нервничаю, потому что не хочу говорить правду. Лицо вспыхивает от стыда. – Они обычные люди. Как и все.

– Разве в Верхнем Эдеме бывают обычные люди?

– Обычные по нашим меркам.

– Ну да, - парень усмехается, - я начинаю забывать о том, что мы из разных миров.

Перевожу взгляд на парня и виновато улыбаюсь.

– Ты меня неправильно понял.

– Забудь. Я опять лезу не в свое дело, да?

– Ах, нет. Просто, понимаешь, у нас с ними очень сложные отношения. – Продолжаю раскладывать книги и вижу, как парень садится рядом. – Мы никогда не были близки.

– Почему?

– Папа постоянно на работе, а мама..., ее трудно понять. Иногда мне кажется, что она просто устала. Устала от меня, от брата. Наверно, в этом есть смысл.

– Правда? – Эрих хмыкает. – Если она устала от своих детей – это странно.

– А бывает по-другому?

– Моя мама скорее умрет, чем бросит семью.

– Наверно, она классная.

– Да, - на лице парня мелькает теплая улыбка, и, заметив ее, я сама улыбаюсь. – Даже подумать страшно, что сейчас с ней происходит. Я тут пять дней, а она...

– Ты скоро поправишься. Раны почти затянулись.

– Затянулись одни, открылись другие. – Мы смотрим друг на друга, и книги рушатся под моими пальцами, как домино, падая навзничь. Эрих поправляет волосы, упавшие мне на лицо, а я опускаю взгляд на свои ладони, выставляя книги заново около стены. – У тебя удивительная способность отводить взгляд, когда нужно наоборот смотреть в глаза.

– Думаешь? – смело гляжу на парня, а он криво улыбается. У Эриха грубый и острый подбородок, ямочки на щеках, длинные ресницы. Он высокий, более того самоуверенный, и в этом нет ничего хорошего, ведь весь его образ и все его слова, будто стрелы. – А ты не хочешь мне помочь? – Наконец, спрашиваю я.

– Я и так помогаю.

– Нет, ты сидишь рядом и пытаешься вогнать меня в краску.

– Чтобы вогнать тебя в краску, не нужно даже стараться.

– Да что ты говоришь.

– Не обижайся. В этом что-то есть. – Эрих широко улыбается, а я готова треснуть его по голове одной из тех книг, что расставляю у стены. – Я хочу сделать тебе комплимент, а ты реагируешь так, будто это оскорбление.

– Потому что все твои комплименты похожи на оскорбления.

– Ну, тогда научи меня.

– Научить чему?

– Делать тебе комплименты.

– Эрих, - нервничаю я, - зачем?

– Ты спасла мне жизнь, а я даже не могу сказать тебе, что ты очень красивая.

– Как не можешь? Ты уже сказал.

– Так у меня получилось?

Я застенчиво поджимаю губы и отрезаю:

– Нет.

– Я безнадежен, - улыбается парень. – Больше и пытаться не буду! И даже если мне в голову вдруг взбредет сказать тебе, что ты самый добрый и удивительный человек из всех, кого я когда-либо встречал, я промолчу. Правильно?

– Правильно. – Киваю я. – И я тоже скрою от тебя свое мнение о твоем характере.

– Но я вообще-то не против комплиментов.

– Просто это будет не комплимент.

Эрих смеется. Придвигается ко мне и замирает, едва между нами остается несколько сантиметров. Его синие глаза сканируют мое лицо, а я пылаю от смущения, но как же мне это надоело. Как же надоело прятаться, горбиться и опускать глаза, когда безумно хочешь вырваться вперед, совершить безумства или даже сделать ошибки. Я хочу быть другим человеком! Хочу быть смелой, открытой, приблизиться к парню и во весь голос заявить, что рядом с ним время застывает, а ужас, царивший за стенами, приобретает иной смысл. Но, когда ты вырос лишь на книгах, когда только читал о решительности и чувствах, ты оказываешься в тупике из собственной неопытности и наивности, в ловушке из страха. Тогда уже не так-то просто бросить вызов обыденности. Да, это правильно. Но и страшно, и потом будут последствия, с которыми придется столкнуться.

– Мария передала еду, - отодвигаюсь и прохожусь пальцами по спутанным волосам. Слышу, как Эрих протяжно выдыхает, и вновь непроизвольно смотрю на него. – Прости, я забыла сразу тебе ее отдать.

– Ничего. Я не голоден.

– Эрих, просто…, - запинаюсь, ощутив укол вины. Между нами ничего нет, и быть не может. Но почему тогда в груди все переворачивается, когда парень отсаживается и робко кривит губы? Внезапно я чувствую себя загнанной в угол собственными же страхами.

– Я должен вернуться домой. К дикарям.