Но тогда что же еще придумать? Какой еще найти путь? Не видел я никаких других путей, и от этого мне не стало веселее. Пользуясь их молчанием, я спустился с крыльца, подхватив свой чемодан, и отправился дальше к своему дому. Сначала я нацелился было опять пройти через хлеба, но, увидев издали, что Арви Сайтури отправился куда-то на своем мотоцикле, решил пройти через его усадьбу.

На дворе усадьбы я узнал от Матлеены, что хозяина только что рассердил Антеро Хонкалинна, который приходил уговаривать его работников подписаться под воззванием сторонников мира. Хозяин крикнул ему, чтобы он убирался к черту с его двора, а тот не обратил на это внимания. Тогда хозяин подскочил к нему и хотел ударить ногой, но Антеро поймал его за ворот и сказал:

— Я мог бы сейчас дать тебе пинка, от которого ты отлетел бы к тому забору, но жалею твою старость. И запомни: если спустишь на меня собаку — зарежу ее. А если натравишь на меня работников, изобью обоих.

Сказав это, он слегка встряхнул хозяина и затем толкнул от себя. Хозяин чуть не упал и прямо-таки задохнулся от бешенства при таком позоре. Он даже выхватил нож. Но Антеро отвернул полу пиджака и постучал пальцем по рукояти своего ножа. Тот крикнул:

— Кто здесь хозяин — ты или я?

Антеро ответил с легким поклоном:

— Ты хозяин, ты. Но весьма негостеприимный хозяин. — Потом он повернулся к работникам и сказал: — Ну, как, ребята, подпишемся против войны? Вы-то ее не испытали, но отцы ваши знают, что это за штука, и вряд ли упустят случай сказать против нее слово.

Тут хозяин крикнул:

— Если подпишетесь, завтра же отправитесь к черту отсюда.

И работники не посмели подписаться. Тогда Антеро отправился собирать подписи в Матин-Сауна. А хозяин, бормоча в его адрес проклятия, поехал зачем-то срочно в Метсякюля.

Матлеена боялась, что он задумал недоброе против Антеро. Он давно на него зуб точит и только ловит подходящий случай, чтобы отомстить. В Метсякюля у него есть приятели — отчаянные парни и такие головорезы! Не поехал ли он подбивать их на что-нибудь грязное. Надо бы предупредить Антеро.

Я пообедал у нее на кухне и отправился в свой старый дом. Что мне было до ее Антеро? У каждого свои заботы. Мне тоже было что-то не по себе, хотя я и находился под крышей собственного дома. Свои вещи я принес, но не стал их вынимать из чемодана. Тревога не оставляла меня. Я прилег на голый старый матрац, так много послуживший на своем веку, и стал думать. Я всегда очень много думаю. В этом мое отличие от других людей. Думы всегда помогали мне в жизни, вызволяя меня из самых трудных положений. Вот и теперь кому, как не им, был я обязан полным своим благополучием. К закату жизни у меня был собственный дом, и даже подпорки, удерживающие его от падения, тоже были мои собственные. Не всякому уму дано такого достигнуть.

Я лег на матрац, и, должно быть, обилие дум привело к тому, что я сразу заснул. А разбудила меня Матлеена. Она сказала:

— Дядя Аксель, идите скорей к ним на вечер. Вас ждут.

— Кто меня ждет?

— Херра Муставаара вспомнил о вас.

— Не пойду.

— Но хозяин тоже сказал: «Иди позови. Он мне нужен».

Пришлось идти. Вечер был у них уже в таком разгаре, что меня даже не заметили. Только Хелли Сайтури по знаку матери подошла ко мне и указала мое место за столом, придвинув ко мне поближе прибор и закуски. Она даже налила мне в рюмку вина и прикоснулась к ней своей рюмкой, чтобы помочь мне без стеснения выпить. С этой целью она и сама отпила глоток из своей рюмки. При этом она улыбнулась мне, и в этой улыбке было сочувствие по поводу моих дел с Айли, о чем она когда-то первая известила меня письмом.

Да и ей тоже едва ли предстояли радужные дни в супружестве. Природа не подготовила ее для них. Мало того, что возраст уже тронул ее фигуру, сделав ее полнее, чем надлежало быть фигуре девушки, желающей казаться невестой, у нее и лицо было не из тех, на которые принято заглядываться. Особенно не удался на нем нос. От переносицы он выступал вперед как следует, но с того места, где заканчивался хрящ, начинался маленький спад, охвативший все полукружие хряща. И дальше шел как бы другой нос, вставленный в первый, но не подогнанный к нему по размеру. И хотя маленький круглый кончик у второго носа слегка загибался вверх, он все же не мог заслонить той ступеньки, которая образовалась на соединении обоих носов. И эта полукруглая ступенька посреди ее носа было первое, на что смотрели люди, встречаясь глазами с ее широким, полным лицом.

Но невеста она была все же неплохая. Это неважно, что нос у нее был такой, как будто его составили из двух несхожих между собой частей. Зато хозяйство, которое ей предстояло наследовать, состояло из частей, очень хорошо подогнанных друг к другу. Об этом знали многие парни по только в Матин-Сауна и Метсякюля, но и в более отдаленных местах. Однако сама она уже наметила себе парня. Он сидел тут же за столом, красивый, белокурый, большой, и слушал Рикхарда Муставаара, который говорил:

— Не имеет никакого значения то, что они там устанавливают. Россия всегда была, есть и останется Россией, независимо от их попыток навязать ей свою нежизненную коммунистическую мораль. Она и сейчас существует в прежнем виде, правда, не в своих бывших границах и недостаточно многолюдная. Но это ее лучшие силы, ядро нации, имеющее свое правительство, своих министров и близкий ей по духу общественный строй.

— Где существует?

Это спросил Юсси Мурто, в глазах которого проглядывал интерес к речам Рикхарда. Тот ответил:

— Не важно где. Важно то, что она не умерла, несмотря на временное узурпирование власти коммунистами. Но теперь конец их близок.

— А когда начнется?

Это спросил Арви Сайтури, у которого интерес к речам Рикхарда проявлялся еще сильнее. Тот ответил:

— Это трудно сказать. Все дело в моменте. Сил у нас накоплено достаточно. Важен выбор момента.

— У кого — «у вас»?