Долгие часы я провела в штабе, изучая личные дела санинструкторов и составляя для себя специальное досье на каждого. Я пыталась понять, как за них взяться. Кому грозить гауптвахтой, кого ласково взять за руку, кого игнорировать, а у кого непрерывно спрашивать личное мнение, кого невзначай назвать Колей, Толей? Обращались в армии по фамилиям, мои же ходили под кличками.

Особое внимание я уделила старшему сержанту, их младшему командиру и главарю. Парень был призван из Луганской области. С приличными отметками он успешно окончил электромеханический техникум, но семья его была неполной и, по-видимому, неблагополучной. Я подумала, что в этом может крыться причина его протестного поведения. В этот же день я наведалась в отделение, где он дежурил, непринужденно чем-то ему помогла, и он доверительно рассказал мне о семейных бедах и несправедливости местных властей на его родине. Я обещала помочь, к чему он отнесся с большим сомнением.

Весь вечер мы с мужем обсуждали семейное горе парня. Муж, будучи сиротой, сверх меры хлебнувший горя, тут же составил письмо от имени армии в райком партии Луганской области, откуда был призван солдат. Положительный ответ пришел на удивление быстро, содержание его стало известно моим подопечным. Постепенно они со своим вожаком стали доверять мне как человеку, знающему все их казарменные и домашние тайны и способному помочь. Этот факт предопределил мой успех в воспитании и обучении санинструкторов. Кроме того, я получала похвалы и одобрение своих действий со стороны мужа. Он был рад им. Мы вместе служили общему делу.

Для того чтобы научить двадцать неотесанных, неуправляемых парней основам медицины, я применила необычные приемы. Вместо казенного класса и надоевшей казармы их ждала уютная, красивая и удобная комната для отдыха. После тяжелого рабочего дня, поужинав в своих подразделениях, они до отбоя с удовольствием проводили в ней два вечерних часа. То, что я рассказывала, было для них ново и интересно. Серьезные медицинские познания перемежались стихами, смешными случаями, дружескими шаржами и даже песнями. Солдаты- санитары нашего терапевтического отделения, так же как и санинструктора, перешедшие под мою опеку, были этому очень рады. Увлекшись идеей переоборудования обычной больничной столовой, они толково и быстро мне помогали. Ничего более интересного в их солдатской монотонной жизни в то время не имелось.

В конце урока мы пили чай и доверительно беседовали. Для чая я специально покупала кулек немецких пряников. Мне было жалко этих заблудившихся в жизни мальчишек.

То, о чем весело и понятно рассказывала, требовалось им в работе. От микроскопов слушателей удавалось отрывать с трудом. Они познакомились с невидимыми врагами человека, обитающими на руках, на окружающих предметах, во рту и на острие иголок, которыми делались уколы. Им открылся неизвестный ранее мир крови с его поразительными клетками, несущими различную службу, как в армии. В казарму возвращались неохотно.

Через некоторый промежуток времени мои ученики заметно изменились и стали выделяться среди своей строевой роты белоснежными воротничками, безупречно выглаженной одеждой, начищенными сапогами и запахом одеколона.

Никаких панибратских отношений не существовало. Я была требовательным и жестким наставником. Они видели уважительное ко мне отношение офицеров, им было известно, что на стрельбах их учительница опередила строевого командира. «Шпана» забывала свои клички, превращаясь в простых, милых парней.

Не всё и не сразу стало получаться, ввергая меня в страдания и отчаяние. Никаких денег не надо за такую работу. Но муж ободрял и хвалил меня, просил продолжать учить санинструкторов. Он ведь тоже отвечал за надлежащий лечебный процесс в госпитале.

Особенно досаждал мне парень из кожного отделения по прозвищу Федул. Он был неприглядным, худым парнишкой, озлобленным и грубым, успевшим побывать на гауптвахте, но продолжавшим исчезать из части, пить и драться. Самостоятельной работы ему не доверяли после ужасных последствий его медицинского обслуживания. Ему грозило отчисление, возможно, и наказание. Кроме того, я узнала, что и свои дружки избивают его из-за наглого поведения на моих занятиях.

Буквально потеряв покой, я решала, что делать, как вернуть ему собственное достоинство и как взять парня под контроль? Наконец, не советуясь с мужем, решилась. Разработала план действий, выбрала для этого субботний банный день.

По моей военно-фельдшерской службе полагалось материальное обеспечение терапевтического отделения. В субботу после мытья больных и персонала снятое белье увозилось в прачечную. В самый пик этой суматохи я специально разослала из отделения помощников и осталась с одним санитаром. Пришлось просить посторонней помощи, для чего я направилась в «провальное» кожное отделение, где было рабочее место Федула.

Начальника отделения, майора, я встретила окруженного сотрудниками. Попросила: «Иван Алексеевич, выручите, дайте мне на час сержанта». Федул, встрепанный и ершистый, стоял тут же. Майор ответил: «Зачем вам этот бандюган? Возьмите двух нормальных!» Рейтинг майора упал в моих глазах до нуля. Как можно при всех так унижать человека? В ответ я заявила, что у меня особое задание и этому сержанту я доверяю. Иван Алексеевич пожал плечами и приказал Федулу следовать за мной.

Кожное отделение находилось в отдельном корпусе на втором этаже. На лестницу, ведущую к нему, я наведалась накануне, обдумывая исполнение плана. Выйдя на нее и слыша за собой бухающие шаги парня, я будто бы споткнулась и начала падать на него. Он инстинктивно схватил меня, чтобы не упасть самому, и удержал от падения, но я по своему плану на какое-то мгновение повисла у него на руках, изображая головокружение. Парень впал в столбняк. «Придя в себя», я извинилась, стала горячо благодарить за спасение. По дороге до терапевтического корпуса раз пять повторила «спасибо», отдавая таким образом себя под его покровительство. Заметила, что не будь его мгновенной реакции и его большой физической силы, непременно разбилась бы на этой проклятой лестнице.