Шрифт:
Задорные слова песни то волновали самые тонкие струны души, то вызывали раскатистый смех. Когда певец кончил, со всех сторон раздались крики, аплодисменты.
Началось соревнование в искусстве пения. Близкие жениха состязались с близкими невесты.
— А ну-ка, покажи им, Кузыбай, — с этими словами парни, приглашенные женихом, вытолкали на середину худощавого чабана и сунули ему в руки блюдце.
Кузыбай застенчиво огляделся вокруг, кашлянул и начал спокойно тонким голосом:
Мелкие-премелкие речки, Позевывающие годовалые жеребята, Полетевшие вниз соколята, Привет передайте любимой моей...Парни сидели притихшие, песня взволновала их. Кузыбай приставил блюдце ребром ко рту и, словно рыдая, рассказывал о муках сердца:
...Осталось много родинок, В сердце лишь вздохи, Осталась моя любимая С расчесанными до пояса волосами...Шербек не мог оторвать глаз от Кузыбая, словно видел его впервые. Его поразило, что этот скромный, незаметный чабан знает такие чудесные слова, что у него такой сильный, приятный голос.
Песня окончилась. Зазвенели пиалы. Со всех сторон только и слышалось:
— Спасибо отцу твоему! Молодец!
— Кузыбай! Брат мой, не убивайся, пожалуйста. Как только Шербек приедет в твой кишлак, то тут же вышлет к тебе любимую, — не выдержал Туламат.
Девушки опустили глаза, а парни захохотали. Но после этих слов Кузыбай почему-то побледнел. Шербек почувствовал на себе его настороженный, брошенный исподлобья взгляд и расстроился. Почему? Разве он сделал ему что-нибудь плохое? «Наверное, просто показалось», — решил он.
Подали дымящуюся шурпу. За домом, на ровной поляне, разожгли костер. Туламат, выросший перед гостями как из-под земли, скороговоркой проговорил:
— Аминь! Пусть вместе живут до старости Айсулу и Суванджан, но не надеются сегодня на свадебный занавес. Пусть любуются друг другом. Да и мы хотим видеть молодых.
Все заулыбались. Конечно, времена сейчас другие.
А Туламат продолжал:
— Мои младшие братья и сестры, ну-ка, разомнем ноги. У кого огня не хватает — пусть подойдет к костру. Веселитесь, пляшите! Выводите в круг Айсулу и Суванджана. Таковы правила современной свадьбы!
Молодежь повставала с мест и двинулась к костру. Бубнист, подогрев на огне инструмент, вскинул его над головой — и в воздух посыпались, словно горошины, дробные звуки. Потом бубен охнул от сильного удара и снова залился трелью. Туламат расправил усы, сдвинул залихватски набок тюбетейку, поправил двойной поясной платок и, взмахнув длинным, широким рукавом черного халата, пошел первым по кругу. Смешно гримасничая, он подтанцевал к стройному пареньку, разносившему чай, и вытащил его на середину:
— А теперь утоли жажду людей своим искусством.
Парень с изящной талией будто только и ждал этого; он протянул Туламату чайник и пиалы, поднял руки и, щелкая пальцами, как кастаньетами, мелко семеня, легко пошел по кругу. Пройдя два раза вокруг костра, остановился возле белолицей, хорошенькой девушки, стоявшей рядом с Айсулу, и потянул ее за руку в круг. Девушка попыталась улизнуть, но Айсулу не пустила.
— Не станцуешь — знай, на твоей свадьбе я не поднимусь с места, — сказала она нарочито обиженным голосом.
Девушка растерялась и застыла в кругу.
— Давай «Кари наво»! — крикнул кто-то.
— Нет, лучше «Я опьянен, девушка». Ух, и танцуют же под нее! — крикнул другой.
Но паренек, что стоял у радиолы, не обратил на эти крики никакого внимания и поставил пластинку с танцем «Тановар». Девушка раскинула руки и поплыла, словно лебедь. Кто-то из сидевших возле костра затянул песню:
С горы высокой заяц драл, Бежал за ним — проголодался, но не догнал...— Значит, шурпа пошла не впрок бедняге, — пошутил кто-то.
— Обождите, скоро плов поспеет!
— Не мешайте танцевать! — призывал к порядку чей-то рокочущий бас.
Хохот оборвался. Белолицая девушка все плыла, словно лебедь, кокетливо поводя бровями-стрелками.
И снова послышался голос певца:
...Наедаюсь лишь мясом барана, Жажду утоляю лицом этой девушки...— Эй, братишка, придержи чувства! — грозно предупредил Туламат.