Наравне с экономическими последствиями этого проекта он также будет означать укрепление позиций Турции в Центральной Азии и на Южном Кавказе, а также окончательное формирование проекта «тюркского мира». Однако перспективы транскаспийского проекта остаются неясными и из-за возможного давления на Ашхабад Москвы и Тегерана, и из-за нестабильности в туркмено-турецких отношениях, в том числе в связи с попытками туркменской стороны ограничить привилегии турецкого бизнеса в стране. Отмечается также начавшаяся кампания по борьбе с неформальным турецким религиозным объединением «Хизмат» («нурсисты»), которое стало восприниматься правительством Туркменистана в числе политических угроз для существующего строя.

Перспективы развития этих процессов в ближайшие годы неясны, так как зависят от комплекса политических и экономических факторов, в том числе позиционирования Ашхабада в регионе в контексте угрозы со стороны Афганистана и перспектив сотрудничества Туркменистана с ОДКБ в данном вопросе.

Пока под большим вопросом остается реализация проекта трубопровода Туркменистан – Афганистан – Пакистан – Индия (ТАПИ), которую ранее откладывали на 2015–2016 годы. Сохранение террористической активности в Афганистане может осложнить строительные работы. С другой стороны, возможность реализации ТАПИ остается. Опыт показывает, что в случае строительства железной дороги Хайратон – Мазари-Шариф, системы ЛЭП CASA-1000, а также оптоволоконных магистралей подрядчикам удавалось сохранить «нейтралитет» и избежать диверсий экстремистов против построенных объектов. Возможен ли подобный компромисс по проблеме ТАПИ – не ясно, так как проект крайне политизирован и его важность для участников будет переоцениваться афганскими полевыми командирами, что может стать причиной выдвижения завышенных требований финансового и политического характера.

Фактором неопределенности является ожидаемая активизация политики Ирана в Центральной Азии в 2015–2020 годах. Этому, в частности, будет способствовать вероятное вступление Тегерана в ШОС в 2015–2016 годах. Пока региональные цели Ирана носят религиозно-политический характер. Страна стремится укрепить свои позиции в ЦА на основе «мягкой силы», религиозной и пропагандистской работы. Инвестиционная активность иранского бизнеса в регионе, вероятнее всего, также возрастет, однако конкретные ее контуры пока неясны. Иранские аналитики акцентируют внимание на возможных энергетических проектах в Таджикистане, а также на совместном развитии транспортной инфраструктуры на побережье Каспия. Не исключено, что иранско-российское сотрудничество на Каспийском море воспринимается в Тегеране как способ противодействия турецкой экспансии в Туркменистане.

Проблемой является то, что иранская политика в регионе традиционно воспринимается как религиозно окрашенная и агрессивная. Иранские СМИ действительно порой допускают риторику об «освобождении Бухары и Самарканда», что крайне настороженно воспринимается в Центральной Азии. Кроме того, религиозный характер «мягкой силы» Тегерана идет вразрез с установкой большинства государств региона на построение светского общества. В связи с этим нельзя исключать, что иранскую финансовую активность в регионе будут ограничивать политические факторы.

Вероятно, что транспортный бум продлится в регионе минимум до 2017 года, что позволит до этого момента избежать рецессии в экономиках стран ЦА. Дальнейшие перспективы будут во многом зависеть от успехов национальных правительств в использовании благоприятной конъюнктуры для развития собственного реального производства.

Региональная стабильность в Центральной Азии будет во многом определяться функционированием государственных институтов в постсоветских государствах. Однако примеры цветных революций в Киргизии (2005 и 2010 гг.) и вооруженного восстания в Узбекистане (2005 г.) показывают, что социальные проблемы региона могут создать серьезный риск внезапной и внеконституционной смены власти и даже вызвать вооруженное межэтническое противостояние в государстве, ставшем жертвой нестабильности.

В течение ближайших пяти лет существует риск запуска процесса смены региональных элит в силу возрастного фактора, ухода на покой или даже естественной смерти представителей действующего поколения высшего эшелона государственных служащих Казахстана, Узбекистана и Таджикистана. Однако роль данного фактора в системе региональных рисков сильно преувеличена. Хотя вероятные перестановки в высшем руководстве создают элемент неопределенности, но в большинстве случаев системы государственных институтов региона менее зависимы от смены поколений руководства. В частности, Туркменистан после смерти Сапармурата Ниязова в 2006 году пережил существенные изменения персонального состава руководства и государственной политики, однако избежал каких-либо серьезных потрясений, создающих угрозу для государственности.

Вместе с тем существует ряд предпосылок для снижения уровня жизни и роста радикальных протестных настроений в различных странах Центральной Азии. Прежде всего в зоне риска оказываются Таджикистан, Киргизия и Узбекистан, являющиеся донорами рабочей силы для России и Казахстана, которые столкнулись с угрозой рецессии по причине мирового снижения цен на нефть в 2014–2015 годах.

В случае снижения спроса в указанных странах на рабочую силу из-за сокращения объемов строительства и застоя в иных отраслях, где чаще заняты трудовые мигранты, возникает опасность резкого роста безработицы в ЦА. Численность возвратившихся домой работников может достигнуть нескольких миллионов человек. Это создаст почву для социальной нестабильности в государствах их происхождения.

Внутренние резервы экономического развития стран Центральной Азии часто ограничены из-за фундаментальных «постсоветских» экономических проблем: износа промышленных мощностей и инфраструктуры, построенных в XX веке, нехватки квалифицированных кадров, отсутствия экономических структур, нацеленных на самостоятельное развитие.

На начало 2015 года только Казахстан демонстрирует готовность к проведению независимой антикризисной политики, известной как «Нурлы жол». Она должна основываться на открытии крупных инвестиционных проектов по строительству транспортных коммуникаций и промышленных кластеров, т. е. в противовес замедлению международной экономики и падению цен на энергоносители обеспечить рост национальной экономики за счет внутренних средств и ресурсов. Реализация «Нурлы жол» частично стабилизирует экономику региона на время реализации (2015–2017 гг.), но дальнейшие перспективы будут во многом зависеть от экономической конъюнктуры в России и странах Запада.