Адлерберг подождал, не продолжит ли Государь, а потом сказал:

— Ну что ж, Государь. Я понимал, что рано или поздно это должно произойти. И я благодарен Вашему величеству, что вы оповещаете меня так загодя о вашем решении. Это даст мне возможность в течение этих одиннадцати месяцев, до конца траура... — он увидел взгляд Александра и осёкся. Александр молча смотрел на него. Тогда Адлерберг продолжил, но менее уверенно. — Но если мне будет позволено, не только как преданному слуге Вашего величества, но и старому другу, указать на те последствия, которые могут проистекать из решения Вашего величества...

— Вздор, — перебил его Александр, раздражаясь. — Какие последствия?

— Ваша семья. После Марии Александровны, царство ей небесное, ваши дети, и братья, и племянники — смогут ли они вполне понять ваш поступок и принять в семью столь... — он споткнулся и с трудом подыскал слово, — столь враждебного для них человека, которому они никогда не простят прошлого.

— Вздор! — Александр отбросил нож для разрезания бумаг, который он вертел. — Они примут то, что я решу.

— Но в душе, Государь, в душе... Они, конечно, из любви к вам могут этого и не показать, но в душе... Вы сделаете их несчастными.

— Я же им разрешил морганатические браки. Сестре моей, кстати. Да и другим. Что же я себе не могу его разрешить?

— Можете, Государь, конечно же. Но я говорю о последствиях этого шага. Меня не может не беспокоить, что в результате будет нанесён вред престижу Вашего величества в глазах общества.

— Для меня важней мой престиж в глазах одного человека. Четырнадцать лет назад я дал ей слово, что, как только смогу, женюсь на ней. Теперь я могу это сделать, и не буду больше ждать ни одного лишнего дня. Венчание будет послезавтра.

Адлерберг от изумления не смог вымолвить ни одного слова. Только придя в себя, он попробовал возразить:

— Как послезавтра? Ваше величество! Помилуйте, что вы делаете? Ещё не прошёл год траура.

— У меня может не быть этого года. Я не знаю, сколько мне осталось. Ты видишь, как меня травят.

— Но это невозможно, Ваше величество, это противно Богу, ещё даже сорок дней не прошло.

— Шестого как раз сорок.

— Ваше величество, я не знаю, какие произнести слова, какие привести доводы, но то, что вы хотите сделать...

— И сделаю это!

— Это только в одном случае можно было бы — если бы, Ваше величество, тот же час отреклись от престола.

— Что за вздор ты говоришь. Да и вообще это другая тема.

— Но в ином случае... Ваше величество! Саша! Не как министр, как друг — я умоляю тебя... Пожалей себя, нас — кто тебя любит. Ради всего святого, подожди хотя бы год.

— У меня нет его, нету, неужели ты не видишь — их уже пять было, пять... Осталось одно до того, как... И я не знаю, когда оно будет. Может, уже завтра, и тогда и послезавтра уже поздно. Но если нет, если Бог услышал мои молитвы и продлит мои дни, я успею сделать то, о чём я мечтал столько лет, что просто и обязан сделать ради детей и Кати... Для тех я сделал всё, они всегда будут жить вблизи трона, они — царская семья, а Катя и наши с ней дети — что они будут иметь, оставь я их, кроме презрения толпы? Что?.. И если ты друг мне...

— Да потому и умоляю хотя бы отложить, что не могу смириться с тем, что ждёт всех нас, да, кстати, и Екатерину Михайловну, её в первую очередь, о ней хоть подумай, Саша. Она столько ждала, неужели она не может подождать ещё одиннадцать месяцев?

Александр не ответил, повернулся и вышел в соседнюю комнату. Не успела за ним закрыться дверь, и Адлерберг смог вытереть мокрый лоб, как дверь снова резко отворилась, и вошла Катя. Судя по её возбуждённому виду, она слышала предыдущий разговор.

— Я слышала, что вы говорили, граф, и меня удивляет, что после этого вы ещё называете себя другом Его величества.

— Но, княжна, это именно так, и только поэтому я имел смелость умолять Его величество повременить.

— Но коль вы так печётесь о его счастье и благополучии, то как раз и не надо откладывать. Он только тогда будет вполне счастлив и спокоен, когда повенчается со мной.

— Княжна, Государь был глух к моим мольбам, я к вам теперь с ними обращаюсь, к вашему сердцу. Во имя вашей же любви, во имя вашего будущего — уговорите его отложить венчание до конца траура.

— Вы хотите, чтоб он ещё одиннадцать месяцев мучился и страдал? Неужели вы не видите, в каком он состоянии и как он нуждается в покое и заботе любящего человека?..

Дверь приоткрылась, Государь спросил у Кати:

— Можно войти?

— Нет, пока нельзя! — резко, почти грубо ответила Катя.

Дверь закрылась.

— Так вот, знайте, — продолжила она, — каждый день, отделяющий его от венчания, это лишний день его страданий. Мои вас, естественно, не волнуют.

— Почему же?.. Напротив, княжна, я это тоже имею в виду. И это тоже. Ведь случись это, вы невольно вступаете в конфликт со всей царской семьёй, особенно с наследником-цесаревичем.