Шрифт:
— Стало быть, любовь...
— Любовь-то любовь, да государыня-то сохнет. Пора бы заметить. Повсюду таскает девчонку за собой: в Ливадии снял ей отдельную дачу, на водах в Эмсе — виллу. Пора бы, как говорится, подумать о приличиях. Ведь не вьюноша.
— Ужель забыл: седина в бороду — бес в ребро?
— Это для нас, простых смертных. Но не для монархов.
— Нет, я положительно сего не одобряю. Я на стороне государыни и готов оберечь её интерес, её спокойствие наконец.
— Уж не собираешься ли ты, Пётр Андреич, начать поход против княжны?
Шувалов помедлил с ответом. Он покамест тщетно искал способа подсидеть княжну Екатерину. Посылал ей молодых соблазнительных жуиров из числа гвардейских офицеров, равно и к её наперснице Варваре Шебеко, с которой она не расставалась. Не клевало! Но это вовсе не значило, что нельзя её свалить. Вот ведь удалось сплавить её в Неаполь.
— Отчего бы нет... Хочу облегчить ношу её величества, — наконец ответил он. — Неужто государь не образумится? Восьмерых детей нажили в совместном браке, почти все здравствуют. Каково глядеть великим князьям да княжнам...
— Есть уж и княгини, — вставил Валуев...
— Да, на проказы своего державного...
— Самодержавного, — опять вмешался Валуев.
— Самодержавного, — механически повторил Шувалов, — отца.
— Императора могущественной империи, которой равной в мире нет. Распростёртой от Европы до Азии, от океана до океана, — поддержал его Валуев. — Да, Пётр Андреевич, как писал другой граф, которого ты не одобряешь, Алексей Константинович Толстой, — «Земля наша обильна, порядка же в ней нет...»
— Крамольник, — угрюмо молвил Шувалов, ей-богу крамольник. Но великий язвительный талант. Мне его стихи, хочешь — не хочешь, а запали в память. Как он нас уязвил, помнишь?
— Ещё бы. Я ведь всю его эту поэму — «Сон Попова» [25] — в памяти держу:
Министр кивнул мизинцем. Сторожа Внезапно взяли под руки Попова... К Цепному мосту привели, где новый Стоит на вид весьма красивый дом, Своим известный праведным судом...25
«Сон Попова» — поэма А. К. Толстого (лето 1873).
— Каналья! — вырвалось у Шувалова, — как есть крамольник...
— А это не про тебя ли:
Во фраке муж, с лицом пылавшим рвеньем Со львиной физьономией, носил Мальтийский крест и множество медалей, И в душу взор его влезал всё далей... В каком полку он некогда служил, В каких боях отличен был как воин, За что свой крест мальтийский получил И где своих медалей удостоен — Неведомо...Шувалов невольно рассмеялся. Странно, но эти разоблачительные строфы исправили его настроение. Он сказал:
— Я скорей лазоревый полковник, с лицом почтенным грустию покрытым, да. Однако ты, Пётр Александрович, не скромничай. В обществе говорят, что своего министра граф с тебя списал. Великая княгиня Елена Павловна, которой ты усердный почитатель и визитёр, говорила мне о том, хотя она тебя весьма ценит.
— Знаю всё, — отозвался Валуев, — и даже могу тебе сии строфы с надлежащим выражением прочитать. Они того достойны.
Валуев поднялся с кресла, стал в позу как бы артистическую и начал:
Министр меж тем стан изгибал приятно: — Всех, господа. Всех вас благодарю! Прошу и впредь служить так аккуратно Отечеству, престолу, алтарю! Ведь мысль моя, надеюсь, вам понятна? Я в переносном смысле говорю: Мой идеал полнейшая свобода — Мне цель народ — и я слуга народа! Прошло у нас то время, господа — Могу сказать: печальное то время, — Когда наградой дота и труда Был произвол. Его мы свергли бремя. Народ воскрес — но не вполне — да, да! Ему вступить должны помочь мы в стремя, В известном смысле сгладить все следы И, так сказать, вручить ему бразды. Искать себе не будем идеала, Ни основных общественных начал В Америке. Америка отстала: В ней собственность царит и капитал. Британия строй жизни запятнала Законностью. А я уж доказал: Законность есть народное стесненье, Гнуснейшее меж всеми преступление! Нет, господа! России предстоит, Соединив прошедшее с грядущим, Создать, коль смею выразиться, вид, Который называется присущим Всем временам; и став на свой гранит, Имущим, так сказать, и неимущим Открыть родник взаимного труда. Надеюсь, вам понятно, господа?!— Браво! — Шувалов вяло хлопнул в ладоши. Он был весьма скуп на знаки одобрения, и это «браво» было его вершиною. — Слушай, а я ведь помню, как ты в заседании Государственного совета в похожих словах говорил о предназначении России, именно особом, с чем я продолжаю быть согласным, и лягал Америку.
— Слава Богу, ты со мною согласен. В самом деле, разве я не прав, говоря, что в Америке царит собственность и капитал? И вообще: можно ли сомневаться, что России предстоит свой путь, отличный от западного? Я высоко ценю графа как нашего выдающегося поэта. Что ж, ежели во мне он узрел типические черты современного высокопоставленного чиновника, который произносит на публике одно, а думает совсем другое...