Захарка принёс скамеечку, поставил под ноги учителю, сам лёг рядом, изображая собаку. В парике он и впрямь был похож на пуделя.

— «Горе человеку, который в законе не видит ничего другого, кроме рассказов и обыкновенных слов, — начал читать и переводить Спафарий. — Если бы он действительно не содержал ничего более, то мы могли бы и в настоящее время точно так же написать закон, столь же достойный удивления. Чтобы найти обыкновенные слова, мы можем обратиться к земным законодателям, у которых часто находят даже нечто большее. Тогда достаточно было бы только подражать им и написать закон на основании их слов и примера. Но это не так: всякое слово в законе содержит глубокий смысл и скрытую тайну. Рассказы, находящиеся в законе, есть только внешняя одежда закона. Существуют глупцы, которые если видят человека в прекрасном платье, то судят о нём по платью, между тем как только тело придаёт ценность платью, душа же ещё ценнее тела».

Спафарий глянул с любопытством на Давыдку:

— Да ведь это каббала!

— Кабала? — не понял Матвеев.

— Каб-бала. Древнее учение иудеев. Учение о тайне, сокрытой в Библии. «Закон так же имеет своё тело. Это суть его заповеди, которую можно назвать телом закона...» На Украине живут самые великие каббалисты.

— Но что это такое?! — Артамон Сергеевич никогда не слышал об этом иудейском секрете.

— Буквы еврейского алфавита имеют численные значения. Каббалист вместо слов ставит числа, а потом заменяет другим словом, равным по числовому значению. Далее из цифр составляет пирамиды. И пирамиды дают ответы на вопросы о будущем. — Спафарий развёл руками. — Я человек сведущий, но и только. Каббала — наука сокровенных тайн.

— Давыдка, может, ты чего знаешь? — спросил Артамон Сергеевич.

— Упаси Боже! — Иудей вытаращил испуганные свои глазищи.

— Тогда ступай прочь! А ты чего тут разлёгся?! — пнул ногой Захарку. Захарка завопил и, прихватя Давыдку, забился за печь. — Почитай ещё, Николай Гаврилович.

— «Когда люди размножились и стали рождаться у них видные из себя и прекрасные лицом дочери, ангелы, сыны неба, воспылали к ним любовью и сказали: «Пойдём, выберем себе жён из дочерей человеческих, и будут у нас дети...» — Спафарий удивлённо покачал головой. — Это вроде бы из книги Еноха. «Число их было двести. Они спустились на Ардис, вершину горы Армона, взяли себе жён, и жили с ними, и научили их волшебству, заклинаниям и травам. Кроме того, Азазел научил людей делать мечи, ножи, щиты и панцири. Он же научил их делать зеркала, браслеты и украшения, а также употреблению румян, подкрашиванью бровей, облагораживанию драгоценными камнями и цветами. Так что мир совершенно преобразился, но появилось безбожие. Амацарак научил волшебству и пользованью кореньями. Армес научил защите от чар. Баркаял надоумил следить за движением небесных светил. Акибиил открыл людям значение знамений и примет. Асарадел — тайнам движения луны...»

— Занятная книга! — Глаза у Артамона Сергеевича блестели. — Друг Спафарий, давай прочитаем её вместе... Может, что-то и растолкуешь.

— В подобных сочинениях много вздорной зауми, — сказал Спафарий с твёрдой убеждённостью. — Однако ж для людей государственных предпочтительней, чтоб всякая тайна являла свою сокрытую истину. Истоки подобных наук ведут в Александрию. Увы! Император Диоклетиан сжёг все египетские папирусы, и наука жрецов вновь превратилась в догадки, в шарлатанство. Диоклетиан уничтожил величайшие открытия древнего мира. Современные маги довольствуются осколками былого могущества ума.

— Ум-то, слава Богу, и нынче людям служит. Много чего надумано! — Матвееву хотелось сказать что-то этакое, и понимал: невежественен.

И тут вдруг примчалась из дворца Авдотья Григорьевна.

— У царицы, у миленькой Натальи Кирилловны, схватки! Докторов к ней позвали.

Матвеев подхватился. Помчался в Кремль.

Врачи успокоили начальника Аптекарского приказа: всё идёт хорошо. Роды ожидаются без осложнений. Артамон Сергеевич поспешил к царю, но царя не было ни в Тереме, ни в государских комнатах.

— Где же он? — встревожился Матвеев.

— В конюшне, — сказали комнатные слуги.

Алексей Михайлович сидел на ясельной колоде, черпал овёс и ссыпал обратно.

— Садись, Артамон! — сказал царь, указывая место рядом. — Вот видишь...

Помолчали.

— Вот видишь, — снова сказал царь. — Было мне нипочём, когда Марья-то Ильинична рожала. А теперь — боюсь.

Повздыхал, перекрестился. Головой покачал сокрушённо:

— Нехорошо!.. Нехорошо ведь, что не боялся за Марию Ильиничну, а она и померла, Евдокией разродившись. Последышем нашим.

— Наталья Кирилловна молодая. Пётр Алексеевич богатырём растёт.

— Ты иди, — сказал царь. — Может, лекарство какое нужно будет. Пусть врачи расстараются. Смотри за ними, Артамоша, они ведь немцы.

Матвеев поднялся, пошёл.

— Артамон! — окликнул Алексей Михайлович. — Притесняют Никона-то. Святейший Иоаким ополчился на горемыку. Ты уж разберись.

Артамон Сергеевич поклонился. Царь смотрел умоляюще. Лихо ему было одному остаться и с людьми — лихо.

— Я сей миг! — пообещал Матвеев.

В Тереме навстречу летела встрёпанная Анна Петровна Хитрая.

— Что?! — спросил Артамон Сергеевич.

— Где великий государь?

— Что?! — спросил Артамон Сергеевич, загораживая дорогу.

— Ах, недосуг! — попыталась обойти окольничего царицына крайчая.

Матвеев снова встал на её пути, из внутренних покоев вышел Блюментрост.

— Лаврентий!

Врач увидел своего благодетеля, просиял:

— Девочка!

— Всё ли хорошо?

— Не охнувши.