— И вправду! Лопаточкой нос! Гусь с гривой.

— А цветы красиво резаны. Я возьму эту кружку.

— Изволь, государь!

— А сё что за крутень такая?

— Лохань. Сё — волны морские, а в медальоне... вроде баба с ящерицей и, должно быть, мышь летучая.

— Ваше высочество, дозвольте сделать толкование, — встрял в разговор учитель Симеон. — Сия баба — греческая царевна Андромеда. На небесных сферах я показывал созвездие вашему высочеству. Видите, Андромеда прикована к скале. Возле неё морское чудище — дракон. А летит герой Персей, под ним крылатый конь Пегас. Всё это событие помещено на небо. Дракон между медведицами вьётся. Персей, с головой Медузы горгоны, возле Андромеды, там и Цефей, её батюшка, там и Пегас.

— Станислав Венславский лохань привёз, — решил взять верх в другом Хитрово. — Приезжал просить управы на Хмельницкого. Ему от ворот поворот, а серебра вон сколько! Всё в Гданьске сработано.

— Орла я помню! — обрадовался Фёдор. — Подарок короля Яна Собеского.

— Аугсбургский иудей сработал, — пояснил Хитрово, — Абрахам Дрентвентт. Каков орлище! Как когтями-то в скипетр да в державу вцепился — не отнять.

Прошли к следующему шкафу.

— Олень! И копытца, и рожки, и цветы — всё живое! — воскликнул Фёдор.

— Ру комой. Дар датского короля Христиана! — Хитрово взял оленя, так и этак показывал царевичу. — Великому государю Михаилу Фёдоровичу привезено. Королевич Вольдемар сватался к государыне царевне Ирине Михайловне. Сто тридцать предметов из серебра поднёс. А это — сахарное дерево. Блюдца как раковины. Дивная красота.

Из шведского серебра царевичу более всего приглянулся настольный водяной взвод — фонтан, стало быть. Хитрово был тут как тут.

— Работа гамбургского мастера Петера Ора. Большой шар — сама земля, потом три яруса в виде листьев. А вверху, — Богдан Матвеевич покосился на Симеона Полоцкого, — грозный муж со стрелами.

— Это — Юпитер, — важно молвил учитель. — Стрелы в его руках — молнии.

— Вот-вот! — просиял Хитрово. — Из этих молний и брызжет. Воды налить — вода, а наливали — вино. Ах, как на солнце сверкает! Последний-то посол, прошлогодний, капитан Пальмквист, золочёную люстру привёз.

— Да, я знаю, — сказал царевич. — Вот и рыцарь на коне. Рукомой. Я помню.

— И сам собою бьющий фонтан, — показал на хитроумное сооружение Богдан Матвеевич.

— А это в августе подарили, — узнал Фёдор. — Цесарские послы привезли.

— Оконце в рукомое из горного хрусталя. Прозрачнее не видывал! — Хитрово выставил на стол и блюдо, и рукомой. — Перегородки из серебра с эмалью. Золотистые камешки — топазы, вишнёвые — гранаты. Ну а это бирюза. Отменнейшая. Такая голубизна — редкость. Сиреневые камешки — аметисты.

Царевич трогал хрусталь, дышал на него, смотрел через оконца рукомоя.

Вдруг по палате покатился шумок и в сокровищницу вошёл Артамон Сергеевич. Поклонился наследнику, поклонился Куракину, Хитрово.

— Ваше высочество, разреши обратиться к Богдану Матвеевичу.

— Изволь, — сглотнув слюнку, сказал царевич.

— Великий государь послал меня поглядеть, как змея для театра устраивают.

— Змеев во дворе, в сарае делают, — расцвёл фальшивой улыбкой Хитрово. — У нас здесь — иконы, кресты... Не пристало змеев держать.

— Сего змея святой Георгий Победоносец копием пронзит, — сказал Артамон Сергеевич. — Какому из мастеров отдан заказ его царского величества?

Хитрово перестал улыбаться:

— Федотке... Малахову Федотке.

Змей был в чешуе, громадный. Толстые звенья из белой жести позволяли Горынычу вить кольца. Возле башки крылья, морда кончается хоботом, лапы со шпорами, петушьи, хвост в шипах.

— Распишем красками — и готово! — сказал Федот.

— Жуть! — Артамон Сергеевич весело подвигал змеиными звеньями. — Не заклинит? Не порвётся?

— На ремнях! — объяснил Федот. — Надёжно.

— Глаза бы пострашней.

— Будет исполнено! Сам, боярин, испугаешься.

— Я-то?! — Артамон Сергеевич усмехнулся. — Вокруг меня змеюга на змеюге. Привык к шипенью. А где твой брат?

— С неделю как из деревни приехал. Нам великий государь деревню пожаловал. — Федот поклонился. — Спасибо, Артамон Сергеевич, за память. Брат храм расписывал, да с лесов сверзился.

— Господи!

— Обошлось... Вот только иконы стал писать... по-крестьянски.

— Отчислили из Оружейной?

— Да нет. Он вроде бы и здоров. А на досках то избу какую-нибудь напишет, а то и вовсе — дерево али мальчонку... Я к нему и так и сяк, а он своё: «В детских глазах свет».