– О, мы же аккуратненько! И потом это так интересно! Две «вспышки» – это вопрос: «Вы дома?»; три – означают «да», четыре – «нет». Пять «вспышек» – это призыв: «Приходите как можно скорее: есть важная информация!» Ну, вот она и посигналила пять раз, так что сгораю от нетерпения – хочется узнать, почему Диана зовёт меня.

– Ну, уж до конца, пожалуйста, не сгорайте! – вновь иронично сказала Марилла. Бросив искоса взгляд на девочку, она добавила:

– Ладно, ступайте. Но ровно через десять минут возвращайтесь. Запомнили?

Энни, конечно, запомнила и уложилась в оговоренный промежуток времени. Но чего ей стоило сократить столь важный диалог с подругой и втиснуть его во временные рамки! Но, по крайней мере, эти драгоценные минуты даром не пропали.

– О, Марилла, хочу посоветоваться с вами! Вы знаете, завтра у Дианы день рождения. Ну, её мама и предложила мне провести у неё всё время после школы и переночевать в их усадьбе! И её кузины приедут из Нью-Бриджа в больших санях, чтобы всем вместе отправиться на концерт, который состоится завтра вечером в зале дискуссионного клуба. Они и нас с Дианой возьмут, если, конечно, вы согласитесь, Марилла! Вы позволите мне, а? О, я в таком приятном возбуждении!

– Ну, так остыньте, потому что вы ни на какой «клубный» концерт не пойдёте и ночевать останетесь дома. Это же нонсенс, чтобы девочки в вашем возрасте таскались по подобным местам!

– Я в полной уверенности, что дискуссионный клуб – вполне пристойное место, – заметила Энни.

– А я и не говорю, что нет. Но нечего вам шататься по концертам и бодрствовать в ночные часы. Хорошенькое времяпрепровождение для детей! Не верится, что миссис Берри позволит это своей Диане.

– Да, но это же особый случай, – возразила Энни, готовая залиться слезами. – У Дианы день рождения, как и у всех нас, только раз в году. Это – замечательный праздник. Присси Эндрюс собирается декламировать «Не гасите огней сегодня», а в этой вещи столько морали, Марилла! Мне, конечно, будет полезно её услышать. А хор исполнит четыре патетические песни, которые скорее напоминают гимны. О да, Марилла, пастор намеревается принять участие в церемонии. Да, да! Он скажет напутственное слово, что, должно быть, напоминает проповедь. Так можно я пойду, Марилла?!

– Идите лучше спать, Энни. Вы же слышали, что я сказала, не так ли? А теперь снимите ботики и отправляйтесь в постель. Уже девятый час!

– Только ещё одно, Марилла, – словно утопающий, хватающийся за соломинку, прошептала Энни. – Миссис Берри пообещала Диане, что мы с ней можем занять пустующую спальню. Это – такая честь для вашей бедной, маленькой Энни.

– Честнее для вас будет вовремя удалиться! Ступайте в кровать и – ни слова больше!

Когда Энни отправилась наверх, со слезами, бежавшими в три ручья по щекам, Мэтью, задремавший было в кресле, но краешком уха слышавший весь разговор, открыл глаза и решительно сказал:

– Ну, Марилла, думаю, ты должна позволить Энни пойти.

– И не подумаю, – возразила та. – Кто воспитывает этого ребёнка, ты или я?

– Ну, в общем, ты, – не мог не согласиться Мэтью.

– Тогда и не вмешивайся!

– Ну, я и не вмешиваюсь. Просто у меня – своё мнение на этот счёт. А оно таково, что тебе нужно отпустить Энни!

– Нет сомнений, ты будешь настаивать на том, чтобы я отпустила её прогуляться под луной, – не без ехидства заметила Марилла. – Ну хорошо, допустим, я могла бы позволить ей переночевать у Дианы. Но я вовсе не одобряю этот поход на концерт. Подцепит там простуду или ещё чего-нибудь, перевозбудится и нахватается опять всяких бредовых идей. Это же выбьет её из колеи на целую неделю! Уж я-то знаю, Мэтью, в отличие от тебя!

– Ты должна отпустить её, вот и всё! – упрямо повторил Мэтью. Он не любил и не умел спорить, но стоять на своём было необходимо. Марилла тяжело вздохнула и погрузилась в молчание. На следующее утро, когда Энни перемывала тарелки после завтрака, чтобы поставить их обратно в буфет, Мэтью остановился по пути в амбар и повторил сказанное накануне:

– Думаю, ты должна это сделать, Марилла! Позволь ей сходить.

Мгновение Марилла колебалась, взвешивая, насколько это всё-таки шло вразрез с её установками. Затем она кивнула и резко сказала:

– Очень хорошо, пусть пойдёт, лишь бы тебя потешить!

Энни примчалась с мокрым полотенцем в руке.

– О, Марилла, повторите эти золотые слова ещё раз!

– Достаточно и одного раза. Это всё – дело рук Мэтью, а свои я умываю. Если вы схватите воспаление легких, ночуя в чужих постелях или возвращаясь посреди ночи из душного зала, – не кляните меня. Лучше скажите спасибо Мэтью… Энни Ширли, вы возите полотенце по полу! Никогда не видела более небрежного ребёнка!

– О, я знаю, что я – сущее испытание для вас, Марилла! – покаянно сказала Энни. – Столько совершаю ошибок! Но… подумайте о тех ошибках, которые я не совершила, хотя и могла бы! Да, но надо взять немного песка и посыпать им кляксы перед школой. О, Марилла, я всем сердцем желаю пойти на этот концерт! Никогда их не посещала, и когда девочки в классе делятся своими впечатлениями, – я чувствую себя «белой вороной». Вы меня не понимаете, а Мэтью – понимает, вы только что в этом убедились. Ах, как это прекрасно, когда тебя хоть кто-нибудь понимает!

Энни пришла в такое возбуждение, что совершенно не могла думать об уроках. Гильберту Блифу достались все лавры по орфографии, и он совершенно затмил её на арифметике. Но на сей раз Энни и не думала об унижении: все её мысли сосредоточились на концерте и той свободной спальне в доме Берри. Она без умолку болтала об этом с Дианой, и, будь у них учитель построже мистера Филлипса, их неминуемо ожидало бы суровое наказание.

Энни чувствовала, что не перенесла бы, если б Марилла не отпустила её на концерт, ибо весь день о нём только и говорили в школе. Дискуссионный клуб Эвонли собирался раз в две недели всю зиму, и время от времени устраивались «внеплановые» сборища для более узкого круга людей. В таких случаях вход был свободный. Но в тот день готовилось нечто грандиозное, и взималось по десять центов за входные билеты. Вырученные деньги передавались библиотечному фонду.