«Я люблю тебя Мир, - кричал я громко, и небо вторило мне, - люблю Алёнушку, мою русскую красавицу, я люблю тебя грозный океан, люблю Солнце и я… я теперь не стесняюсь».

И это было правдой, отныне мы спали с Алёнкой крепко обнявшись, без ничего, как это и должно быть у влюблённых, как об этом я всегда грезил в ранней юности, и как потом этого не случилось в реальности. Что ж, я не против того, что это происходит сейчас, в ранней зрелости. Назовём мой теперешний возраст так.

Потом я прыгал в воду с обрыва и старался донырнуть до дна.

Там, на дне, я цеплялся за зелёный коралл и долго сидел на нём, размышляя.

Я был счастлив.

Любовь женщины примиряет мужчину с самим собой, и тогда он становится сильным.

Я стал сильным, как никогда и…. и красивым. Внешне красивым, притягательным, чего со мною раньше никогда не было.

В один из дней, когда я уже потерял им счёт, мы сидели с ней на берегу океана. Был шторм, громадные волны катили к берегу и разбивались у наших ног.

«Мне всё в тебе нравится, - говорила она и целовала мои руки, - нравится, как ты ешь: азартно так и очень вкусно. Смеёшься всегда от души. Я любуюсь, глядя на тебя. Когда ты рядом, и я вдыхаю твой запах, это сводит меня с ума. Я так счастлива в эти минуты….».

«От меня пахнет лошадью, - говорил я, - это невкусно и вряд ли может понравиться».

«Глупый, тебе не понять женской сути - смеялась она, - ты весь – необыкновенный».

«Из необыкновенного у нас - это твоя грудь, - говорил я и, желая уточнить, спрашивал, - это всё твоё, натуральное»?

«Да, моё. У нас на Таити силикон не в моде. Местные женщины маохи могут ходить по пляжу топлес, но скорее для экзотики, для завлечения туристов. Моя мама никогда так не делала, она скромная, целомудренная, да и местные француженки, хотя и считаются эмансипированными, ходят в купальниках.

А я, когда была юной, была эпатажной. Когда мне исполнилось пятнадцать, и грудь поднялась выше носа и в прямом и переносном смысле, я ходила по пляжу топлес. Правда, делала это всегда в сопровождении мамы, она никогда мне ничего не запрещала. Эффект от моих прогулок был потрясающим. Представляешь, иду я такая, бледнолицая нимфетка с голой грудью, и у всех мужиков головы не просто поворачиваются в мою сторону, а вертятся на все триста шестьдесят. Глаза блестят, слюна течёт, а я балдею. Меня тогда мой одноклассник сфотографировал на камнях. Хочешь, покажу»?

Она достала из сумочки небольшую фотку и дала её мне. Без очков вблизи я уже не могу разглядеть что-либо чётко, но довольное лицо юной дивы я разглядел вполне.

«Сейчас я уже не такая, - вздохнула Элен и показала глазами на свою грудь, – это не должны видеть все. И принадлежать она должна одному. На сегодняшний день - это ты».

«А на завтрашний»?
– Хотел спросить я, но не стал, прекрасно сознавая, что будет на завтрашний день. Фотографию юной Элен я оставил себе и положил её сверху на фотку песчаной косы острова Факарава.

Неожиданно (или ожиданно), между нами начали происходить первые ссоры.

«Сколько лет твоей жене»? – как-то спросила она.

«Пятьдесят, как и мне, - ответил я, - мы одногодки, познакомились ещё в институте».

«Разве можно любить пятидесятилетнюю женщину, - задумчиво произнесла Элен, - не обманывай себя. У вас любви давно нет. Просто привычка».

«Откуда тебе знать», - спросил я.

«Я моложе её, красивее, и я принесу тебе счастье», - Элен посмотрела на меня с вызовом.

«Не надо мне ничего приносить, у меня уже всё есть. И я не хочу обсуждать мою жену с тобой».

«Хорошо, не буду, - сказала она, и вдруг прильнула ко мне.
–

– Я только твоя, - зашептала она взволнованно, - неужели ты не видишь. А ты меня делишь с другой. Мне это больно».

Я посмотрел на её красивое лицо, на котором появилась гримаска недовольства, и мне захотелось её уколоть.

«У нас странная любовь, - сказал я, - мимолётная, - её вообще трудно назвать этим словом. Она в основном протекает у нас в постели. Это только в английской транскрипции любить и заниматься любовью звучит одинаково. На самом деле это разные вещи».

«Мимолётной любви не бывает, - тихо сказала Элен, - бывает просто любовь. И даже если она приходит к тебе на один час, ты уже избранный. А ведь я выбрала тебя из многих и не на час».

«Это всё слова, - резко бросил я, - и….», - и замолчал. Я хотел добавить, что всё проходит, и такая любовь тоже…. Но это был бы уже не я. Это царь Соломон, у которого было триста жён и семьсот наложниц, и уже одним этим он был мне неприятен. Мне никогда не нравилось его спокойное «всё проходит», наоборот, раздражало. Мне хотелось всегда всё повторить, и этот разговор с Элен тоже. Я бы тогда нашёл нужные слова, и мы бы не дулись друг на друга.