— Что ж, — сказала Мари-Луиза, — каждое твое слово заверено смертью. Я верю в то, что ты говоришь.

— Да. Эта сладострастница-земля терпеливо поджидает наши тела. Смерть, ее близость, поднимает цену жизни. Мы требуем от нее большего. Возрастает ответственность каждого часа и подымается точка отсчета. Но хватит о егерях, гренадерах, гусарах и кирасирах… Вернемся к лысому толстяку, что забыл в бане фотографию. Надо его найти. У меня его фамилия проскочила мимо ушей, а ведь в разговоре с очкариком он ее называл.

— Мы его найдем уже сегодня, — сказала Мари-Луиза.

Когда они шли к выходу, от бара неслись тирады подростка, расхваливавшего «Лакрима Кристи» — сорт белого вина, отсутствовавший в коллекции бармена.

— Как же мы его найдем? — спросил Роберт на улице, когда Мари-Луиза взяла его под руку. — Мы в нашем положении напоминаем слюнявых просителей.

— Ага. Очень. Совсем как нищие, которые под звон колоколов стоят на паперти в ожидании подачки. Но не падай духом. Государство Нобль невелико. Мы его найдем сегодня же. Завернем в эту узкую улочку. Сейчас кого-нибудь спросим.

Мощенная камнем улица. Пять шагов в ширину. Кривая, как бровь цыганки. Узенькие тротуарчики. Солнце разворачивает жернова облаков, но сюда почти не проникает. Салатные и цвета слоновой кости дома. Серые дома. Зеленые дома. Экзотическое средневековье. Вдруг перед глазами разверзается широкое светлое пространство, и тишину разрывает девичий смех.

Роберт повернул голову, и глубокий аккорд стремительно выбегающей из воды девушки в бикини обжег его словно визия. В бассейне купались еще несколько ноблиек.

— Она будет первой, у которой спросим, — сказала Мари-Луиза.

Мергина начала вытираться полотенцем, и они подошли к ней.

— Есть ли у вас сладостная мечта? — спросил Роберт, засияв своей очаровательной улыбкой.

— Есть, — ответила девушка. — Потрите мне спинку…

Роберт немедля принялся за работу. Теперь улыбались уже все трое.

— Смотри, Роберт, какой странный мир за этой решеткой, — сказала Мари-Луиза.

Садик действительно был полон странных вещей. Грациозная, как па-де-де балерины, башенка, окруженная еще тремя чуть меньшими, — словно заточенный графит, оградой из палочек. Их фасады подобны пустому черепу. Кованые железные двери высотой с ребенка раскрыты, и окна в форме гробов освещают мозаику комнат. То было как бы миниатюрное святилище. Во дворе стояли резиновые манекены серн, бегемотов и тигров, песочницы и качели, фантастическая крепость с бойницами, пушками, рвами и чудовищем — настоящим жутким чудовищем с вывороченными внутренностями и разинутой пастью. В садике была и импровизированная больница с детскими носилками, операционными и шприцами. Денег не пожалели и на небольшой самолет. По виду он напоминал «Боинг». За круглыми окошками виднелись кресла пассажиров. На этом сравнительно маленьком участке можно было играть в тысячу разных игр, и все дышало тайной, будило фантазию и вызывало изумление.

— Сейчас дети спят, — сказала девушка. — Мы их воспитательницы.

— Может, у кого-нибудь из детей есть толстый облысевший отец? — спросил Роберт. — Мы ищем такого человека.

Лицо воспитательницы на мгновение застыло.

— Дайте подумать, — сказала она.

— Ты, Роберт, сразу же наседаешь на человека. Для начала пообщаемся. Скажите, по какой системе вы воспитываете детей…

— Мы руководствуемся усовершенствованной системой Монтессори. Но обождите минутку, скрылось солнце, я пойду переоденусь.

Вскоре она вернулась в ярко-красном муслиновом платье, подчеркивавшем ее осиную талию.

— Главное внимание мы уделяем играм и дружбе, а также самоотверженности, — приятно улыбаясь, начала рассказывать юная воспитательница. — Интеллектуальный коэффициент и Коэффициент доброты нашего персонала не ниже 120. Что удается сделать из детей, пока они маленькие, — вот основа, определяющая дальнейшее развитие их личности. Они здесь индейцы, пожарные, летчики, таксисты, медсестры, охотники, поэты, мы же побуждаем их мечтать и развиваем их наклонности, способности в том направлении, какое они избирают для себя сами.

— А как вы устанавливаете Коэффициент доброты и Интеллектуальный коэффициент малышей? — спросил Роберт.

— Они с малого возраста решают математические головоломки, путаные задачки и учатся играть на миниатюрном органе, а также сочинять музыку. Мы растим моцартов. В музыке они не уступают маленькому Моцарту, потому что этому уделяется очень большое внимание. Детей не бьем. Музыка и математика — на этих двух слонах повышаем Интеллектуальный коэффициент. Поступая в школу, они уже обладают каждый своим уровнем Интеллектуального коэффициента, поэтому попадают в специальные классы, где их способности развиваются дальше. Ребенок, лишенный слуха, все равно создает музыку, учится импровизировать, а это впоследствии оказывается очень полезным. Коэффициент доброты развивается специальными сказками и фильмами, его устанавливают наблюдением. Так мы уже знаем, что посоветовать родителям. Государство выделяет большие средства на воспитание детей, и мы уверены, что это себя оправдает. Работа наша тяжелая, и ее выполняют только люди, имеющие призвание.

— А вы бы не хотели вступить в Орден любви к ближнему и выполнять такую же работу за пределами Нобля с детьми бедняков? — спросила Мари-Луиза.

— Нет. Конечно, нет, — сказала девушка. — В том же Нобле хватает абсурда, а за границей его еще больше. На прошлой неделе в полдень на самой оживленной улице Нобля потерял сознание человек средних лет. Когда его отвезли в больницу, принявшая пациента медсестра в кармане пиджака среди документов нашла отпечатанную на машинке карточку: «Нет, это не аппендицит! Его мне оперировали уже четыре раза!»