Миша заулыбался, слегка наклонился над столом и тихо сказал:

– Не знаю. Я думал лишь об одном: как сделать, чтобы людям было приятно. Остальное вышло само собой.

– Знаешь, это круто. Не думал, что скажу это так скоро, но я горжусь… пока еще не тобой, но тем, что ты сделал.

– Благодарю. Расскажи, как сам? Поделись успехами на бирже.

Филипп отвел глаза, скорчив горькую гримасу.

– Всё так плохо?

– Да как сказать… – выговориться хотелось до ужаса, но он не знал, с чего начать. Растерял слова, образы и сравнения, которыми в последние дни полнилась голова. – Не сказал бы, что плохо, но уже месяц топчусь на месте и иногда даже отступаю. Вот, например, на днях – шесть убыточных сделок подряд! Представляешь? Такого не бывает, даже если наотмашь торговать, а я делал всё по правилам… – Филипп осекся. – Старался делать по правилам. Но всё равно – убыток-убыток-убыток! Всё, что я зарабатывал несколько месяцев, растерялось за несколько недель. Как теперь быть, не знаю. Взять себя в руки и торговать, как прежде, не могу. Появляется неусидчивость, руки чешутся заключить еще одну сделку, затем еще и еще, уже необдуманно. В итоге убыток нарастает, надо бы его ликвидировать, но не могу – пересиживаю. Знаю, так нельзя. Но жду и отодвигаю стоп-лоссы все дальше и дальше. Прибыль же хватаю, как каплю воды после дня в пустыне. Не даю ей расти.

– Похоже, не посчастливилось тебе попасть в десять процентов людей, зарабатывающих на бирже, – сказал Миша.

Официантка поставила поднос: еда, графинчик водки, стопки.

– Ну, давай, за тебя и твой бизнес, – произнес Филипп, поднимая стопку. – Чтобы везение и удача сопутствовали хотя бы тебе.

Чокнулись, выпили. Водка мягкая, такую можно не закусывать, но Миша, поморщившись, потянулся за нарезкой салата.

Филипп насадил на вилку кусочек котлеты, обмакнул в соус. Что сказать, еда превосходна.

– Чем планируешь заняться в дальнейшем? – спросил Миша.

– В каком смысле?

– Я имею в виду, после Форекса.

– После того, как заработаю на рынке достаточно денег? Еще не решил.

Миша сделал круговое движение глазами:

– Я думал, ты всё.

– Что «всё»? Бросил?

– Ну, да. Это было бы логичным, коль не получается. – Мишу подмывало сказать: «Смотри, дружище, я за это время организовал реальное дело, а ты протоптался. У тебя тоже были деньги, мог бы что-нибудь замутить». Но смолчал. Филипп чувствовал, о чем молчит друг, но тоже не раскрыл рта. Это так на них не похоже. В общаге, будучи на равных, друзья говорили обо всем открыто, не стесняясь, а теперь пришла скованность. Фразы стали деревянными, и это несмотря на внешнюю искренность.

– Рынок я не оставлю, пока не растеряю все деньги. И даже если растеряю, – заявил Филипп, – влезу в долги и начну заново. Я своего добьюсь.

– Ладно, – коротко сказал Миша. Такой фанатизм настораживал. Даже возражать страшновато.

– Прохладно, – пьяно ухмыльнулся Филипп, подливая в стопки.

– Нет-нет, я больше не буду, – замотал головой Мешок. – Вообще-то с алкоголем я решил завязать и долгое время крепче кваса ничего не пил. Даже на открытии ресторана – ни капли. Держался из последних сил, честно говоря. Только одну стопку и только с тобой, с лучшим другом, себе сегодня позволил.

Филипп смотрел на него с иронией. «Да, мол, знаем таких: вечно завязываете, потом развязываете».

– Честно говорю, – чуть обидевшись, сказал Мешок. – Налил? Пусть стоит, пить не буду!

– Ну-у-у… Меш-о-о-о-к! Реально… Ик!.. Мешок!

Но тот на уговоры не поддавался. Филипп махнул рукой и по очереди влил в себя содержимое двух стопок.

Какой может быть разговор между пьяным и трезвым? Филипп нес всякую чушь, винегрет плохо сочетаемых фраз. Миша сперва делал вид, что слушает, потом загрустил, а потом и вовсе стал умирать от скуки. Филипп продолжал пить. Графинчик пустел.

Легко ли обидеть пьяного? Достаточно одного слова или действия. Мешок по зову шеф-повара отошел на кухню, а когда вернулся несколько минут спустя, Филипп бил тарелки.

Раскрыв рты и выпучив глаза, вокруг его столика столпились официантки, но ни одна из них не решалась возразить человеку, с которым хозяин просидел весь вечер. Да и что три молоденьких девушки могли сделать разбушевавшемуся дебоширу?

На улице стемнело. Прекрасная весенняя прохлада наполнила воздух. Зажглись фонари. Объемные буквы вместе со сковородой красиво подсвечивались. Но Филипу это было не интересно. Его вели под руки – в такси. Мешок хмуро взглянул на часы и понял, что отправлять пьяное тело в общагу слишком поздно. Пришлось пораньше закрыть ресторан и везти перебравшего друга к себе домой.

Приехав, он дотащил тело до лифта. От остальных нетранспортабельных тел оно отличалось тем, что у него вполне живо двигались ноги и более-менее сохранялось равновесие – достаточно покрепче взять за плечи и задавать направление. Но в лифте у тела вскрылась одна неприятная особенность, присущая всем пережравшим телам: оно рыгнуло и моментально заблевало стены и пол. Мешок едва отскочил, чтобы уберечь свои брюки и туфли.

В квартире тело было уложено на диван. Спустя некоторое время оно захрапело.

– И он еще меня называет Мешком?! – пробубнил Миша и устало побрел в свою комнату.

Так бывает: засыпает тело, а просыпается человек. Филипп открыл глаза и долго не мог понять, где он. У Миши в этой квартире он еще не был и с минуту лежал в непонятках, пока не вспомнил вчерашний вечер. Точнее, то, что было до того, как графин с водкой начал пустеть.

Когда мозг осознал, где он и что он, почувствовалась головная боль и общее хреновое состояние. Рядом на табуретке стоял стакан воды, валялась пара таблеток, телефон и записка. Филипп с трудом потянулся за ней и стал читать едва разборчивый почерк: «Я на работе. Чтобы полегчало, выпей таблетки. Будешь уходить – ключи в прихожей, у меня есть запасные. Если что – звони»