– Ты ошибаешься, - просто ответила она и отодвинулась.

– Разумеется, - тонко улыбнулась я. Господи, да с ее характером она могла быть Кэролайн Давэйс,

а то, может, и хуже, но всё равно бы все были от нее без ума! – И какой же ты тогда была в школе?

– Я боялась, - она отвернулась, глядя на маленький домик. – Прямо как ты.

Несколько минут мы сидели в молчании, наблюдая, как Морган меряет шагами гостиную. Затем

Изабель снова заговорила.

– То, что мы делаем с самими собой лишь потому, что боимся чего-то, бывает таким глупым, - она

все еще смотрела в сторону их дома, словно меня рядом не было.

Нет, ошибалась здесь она. Мы с ней ни капельки не были похожи, и я уже собиралась сказать ей

это и объяснить, почему я так считаю, но она повернулась в тот момент, когда я уже собиралась

открыть рот, и я слова застряли в горле.

Мне вдруг вспомнилась мама и все ее гусеницы, которые ждут того, чтобы стать бабочками.

Потом я вспомнила Миру, притворяющуюся, что нет никаких пересудов и смешков за спиной.

Затем мне на ум пришла Морган – ее влюбленная улыбка и восторженный блеск в глазах.

Мы с Изабель сидели под яркой желтой луной, когда перед их с Морган домом остановилась

машина. Изабель не двинулась с места, когда из нее вылез какой-то человек и, захлопнув дверь,

пошел к маленькому белому домику. Она не повернула головы, когда Морган вылетела навстречу

гостю, и они вместе вернулись в дом. Она не произнесла ни слова, когда свет внутри погас, и

теперь темноту разгоняли лишь светлое пятно Мириного окна и луна над океаном.

Глава 9

На следующее утро, уже настоящего Четвертого июля, я встала рано, как и всегда, и собралась на

пробежку. Изабель спала на диване в гостиной, а Мира уже ходила по своей комнате, одеваясь и

что-то говоря Коту Норману.

Направляясь к дороге, я обогнула дом и миновала дверь подвала, где ночевал Норман. Я решила

остановиться на минутку и все-таки по-нормальному сказать ему «спасибо» за очки. Постучав в

дверь и не получив ответа, я вошла внутрь. Подвал оказался небольшой обустроенной комнаткой,

которая была забита всем, чем только можно – вдоль стен лежали стопки рисунков, с потолка

свисало не меньше десятка мобильников, который закачались, когда я открыла дверь и в

комнатку ворвался легкий ветерок. Висели тут и старые шестеренки от велосипедов, теннисные

шарики, а еще на стенах висели картинки, вырезанные из журналов, каждая из них была

заботливо убрана в рамочку, которые были сделаны из каких-то металлических пластинок. Были

тут и манекены, которые ехали с нами в мой самый первый день в Колби – они сидели,

прислонившись к стене, и сохли – Норман раскрасил их разноцветными пятнами.

Сам же художник обнаружился в спальном мешке здесь же. В комнате было прохладно, но он не

стал закутываться, сняв к тому же еще и рубашку. Одну руку он положил под голову, а его щеки

розовели сонным румянцем. Он что-то пробормотал во сне и слегка повернул голову, волосы

упали ему на глаза. Я не могла отвести от него взгляд – он казался другим парнем, совершенно не

тем, которого я знала, и этот другой парень почему-то притягивал меня. В голове мелькнула

мысль, что он в любой момент может открыть глаза и обнаружить, что я стою тут и разглядываю

его, так что я отступила на шаг, стараясь двигаться как можно тише, потом еще на шаг,

повернулась и, едва не врезавшись в одного из манекенов, поспешно выскочила за дверь.

Кажется, манекен упал, но я понадеялась, что Норман все же не проснулся от звуков моего

суматошного побега.

На пляже было прохладно, и я легко бежала, слушая музыку и думая о Мире и том, что Изабель

сказала вчера вечером. О том, что мы делаем с самими собой лишь потому, что боимся. Впрочем,

я знала одного человека, смелость которого меня всегда восхищала. И еще я знала, что она

поймет меня.

– Коли? – я слышала, как она опустилась на стул или, может, на кровать. – Что случилось?

– Ничего. Мне просто хотелось поговорить с тобой.

Мама была в Испании. Мне пришлось обзвонить трех операторов, два отеля и поспорить с ее

новой помощницей, прежде чем я смогла поговорить с ней.