На склоне того холма, где расположена деревушка Capo, посреди узкой и длинной площади возвышается огромное, с густой кроной, ореховое дерево, толстый его ствол окружен каменной скамьей.

Среди других домов на площадь выходит большое строение с обширной галереей, козырьком над парадной дверью и с зелеными жалюзи на окнах. В нижней части герба, который красуется на арке входа, видна дата постройки дома и несколько латинских слов, объясняющих, кто его построил:

В одном углу площади возвышается маленькая, крытая черепицей церковь с непритязательной папертью и такой же колокольней.

Вокруг церкви расположено кладбище. В Capo всегда стоит полная тишина, не нарушаемая почти ничем, кроме надтреснутого голоса церковных часов, которые печально отмеряют время звуками, похожими на плач.

На солнечных церковных часах другой баскской деревни, в Уррунье, можно прочесть такое грустное изречение: Vulnerant dimes, ultuma necat — каждый час наносит рану, последний — убивает. Эти слова подошли бы еще больше часам на колокольне в Capo.

Весной на кладбище вокруг церкви между каменных крестов пышно распускаются красные и желтые розы и печальные белые лилии. С этого кладбища открывается вид на обширнейшую долину — приятный буколический пейзаж. Слабые шумы жизни деревеньки почти не долетают в торжественное безмолвие обители мертвых. Время от времени слышится скрип двери, звяканье колокольчика на шее у коровы, детский голосок, жужжание навозных мух… А то вдруг раздается бой часов — глухой, мрачный, отзывающийся в долине печальным эхом. После этого зловещего звона наступающая за ним тишина кажется исполненной нежности и доброты. И словно символ вечной жизни, в этом царстве мертвых буйно растут сорные травы, стелются по земле своими крепкими побегами и в сумерки, после захода солнца, насыщают воздух терпким ароматом; птицы то и дело затевают шумную перебранку, и петухи бросают к небу свое дерзкое, как вызов, кукареку.

Взору открывается отсюда необъятная панорама, вся из плавных линий и яркой зелени; здесь нет ни суровых скал, ни мрачных зарослей кустарника — ничего грубого и дикого. Дремлют белые деревушки, скрипят по дорогам повозки, в полях крестьяне погоняют своих волов, и плодородная, влажная земля спокойно лежит под высоким улыбающимся небом, впитывая щедрую ласку солнечных лучей.

На кладбище Capo есть могила с каменной плитой и таким же крестом, на котором выбита черными буквами следующая надпись по-баскски:

ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ

МАРТИН САЛАКАИН,

УМЕРШИЙ 24-Х ЛЕТ

ОТ РОДУ

29 ФЕВРАЛЯ 1876

Много-много лет спустя после войны летним днем кладбище в Capo навестили, одна за другой, три старые, одетые в траур женщины.

Одна из них была Линда; она подошла к могиле Салакаина и оставила на каменной плите черную розу; другая была сеньорита Брионес, она положила на каменную плиту красную розу. Каталина, которая ходила на кладбище каждый день, увидела две розы на надгробье своего мужа, не тронула их и положила рядом белую розу.

И долго-долго не увядали эти розы на могиле Салакаина.

Вот эпитафия, которую сложил песенник Эчеун из Сугаррамурди{179} для могилы Салакаина Отважного:

А молодой наваррский поэт Хуан де Наваскуэс переиначил эпитафию песенника Эчеуна из Сугаррамурди в такой испанской десиме:

ПЕРЕВОД В. ВИНОГРАДОВА {181}

Возможно, кое-кто из моих читателей уже знает о том, что я без особого успеха и постоянства подвизался на разных поприщах. Был я и медиком, и промышленником, и коммерсантом, и журналистом. Заведовал даже литературной частью одного издательства. Кабинетом мне служила тогда комнатушка с окном во двор. Мебели в ней было мало: стол, полки, заваленные книгами и кипами бумаг, несгораемый шкаф для ценностей, но, конечно, без оных, и два стула. В помещение можно было попасть только по расположенной в углу внутреннего двора, наружной кирпичной лестнице с железными перилами.