— Сестра Форбс — очень милая молодая женщина, — взвилась мисс Мергатройд, покраснев от злости: ведь ее причислили к пожилым людям!

— Вполне возможно, — хладнокровно возразила миссис Писгуд, — но вы же не станете отрицать, что однажды она чуть не отправилась на тот свет, приняв по ошибке девять гранов каломели вместо трех. Она сама мне об этом рассказывала, а что случилось один раз, вполне могло произойти и во второй.

— Мисс Досон никто ничего не давал, — сказала мисс Мергатройд. — К тому же все мысли сестры Форбс были сосредоточены на уходе за больной, а не на шашнях с врачами. Ей, конечно, не повезло: доктор Карр так и не смог ей простить, что она заняла место его пассии, очень легкомысленной молодой особы.

— Неужели вы думаете, — спросила мисс Климпсон, — что он отказался подписать свидетельство о смерти и поднял шум, только чтобы насолить сиделке? Врачи так не поступают.

— Конечно, не поступают, — сказала миссис Писгуд. — И если в голове у человека есть хоть капля здравого смысла, он ни за что так не подумает.

— Большое спасибо, миссис Писгуд, — воскликнула мисс Мергатройд, — спасибо вам за все… я этого…

— Знаете ли, я что думаю, то и говорю, — перебила ее миссис Писгуд.

— А я благодаря Господу и в мыслях не держу недоброжелательности, — парировала мисс Мергатройд.

— Ну, я бы не сказала, что ваши мысли отличает какая-то особенная любовь к ближнему, — возразила миссис Писгуд.

К счастью, в эту самую минуту расстроенная мисс Мергатройд сделала спицей неверное движение и с маху потеряла двадцать девять петель. Жена викария, некоторое время наблюдавшая за битвой со стороны, почувствовала, что пора вмешаться, и поспешила к ним с тарелкой пшеничных лепешек. С появлением нового человека мисс Климпсон, придерживавшаяся принципа всегда упорно бить в одну точку, снова завела разговор о доме на Уэллингтон-авеню.

— Не могу вам сказать ничего определенного, — отвечала ей миссис Тредголд, — но вот и сама мисс Уиттейкер! Пойдемте к моему столику, я вас познакомлю, и вы сами у нее спросите. Вы должны понравиться друг другу, она тоже ужасно добросовестная и очень много для нас делает. Ах да! Миссис Писгуд, мой муж хотел бы выслушать ваши соображения по поводу выступления хора мальчиков. Сейчас он как раз обсуждает этот вопрос с миссис Файндлейтер. Пожалуйста, выскажите ему свою точку зрения — он так ценит ваше мнение.

Таким образом эта прекрасная женщина развела спорящих, отправив миссис Писгуд к клирику под миротворную сень церкви, а мисс Климпсон отбуксировала к креслу у чайного столика.

— Милая мисс Уиттейкер, познакомьтесь, пожалуйста, с мисс Климпсон. Она — ваша ближайшая соседка с Нельсон-авеню. Надеюсь, ей у нас понравится и она захочет остаться в нашем городе и приходе.

— Это было бы чудесно, — сказала мисс Уиттейкер.

При первом же взгляде на Мэри Уиттейкер у мисс Климпсон мелькнула мысль, что она совсем не на месте в этом собрании прихожанок церкви св. Онисима. Красивые, крупные черты лица, холодный, властный вид и спокойствие были бы как нельзя более кстати в конторе нотариуса или бизнесмена.

У Мэри Уиттейкер были приятные манеры уверенного в себе человека, и одевалась она прекрасно. Отличал ее и свой стиль: покрой платья разве что строгой изысканностью линий напоминал мужской костюм, но никак не подчеркивал достоинств ее статной фигуры. Еще до знакомства с мисс Уиттейкер в воображении мисс Климпсон возник неясный образ молодой женщины, чьи страстные порывы пригашены долгими годами, проведенными рядом с деспотичной старухой, а желания свелись к одному — освободиться наконец от оков: может быть, и для нее найдется жених, прежде чем молодость безвозвратно канет в прошлое. Симптомы этой болезни были хорошо знакомы мисс Климпсон. Благодаря большому и грустному опыту, приобретенному в унылой череде дешевых меблированных комнат и пансионов, а также из наблюдения за бесплодными потугами обитательниц этих убогих жилищ сохранить женственность мисс Климпсон с ужасающей точностью могла поставить диагноз с первого взгляда или только по тону голоса, произносящего «Здравствуйте…». Тут было другое. Светлые глаза, лихой разлет красиво очерченных бровей. И однако, было что-то смутно знакомое в ясном взгляде мисс Уиттейкер. Мисс Климпсон и прежде встречала такой взгляд, хотя где и когда — сказать не могла. Живописуя прибытие в Лихемптон и свой визит к здешнему викарию, она обильно сдабривала рассказ похвалами здоровому воздуху и песчаной почве Лихемптона, а про себя продолжала ломать голову над новой задачей. Но память упрямо отказывалась сообщить решение. «Ничего, утро вечера мудренее, сон принесет разгадку, — подумала мисс Климпсон, — а покамест, пожалуй, не стоит говорить про дом, для первого знакомства покажется чересчур назойливо».

Но судьба распорядилась иначе и одним махом свела на нет и благоразумное решение мисс Климпсон, и все тщательно построенное здание ее дипломатии.

Роль богини возмездия, Эринии, сыграла младшая из барышень Файндлейтер, та самая, которая больше других любила поболтать. С охапкой детского белья она подбежала к ним и плюхнулась на край софы рядом с мисс Уиттейкер.

— Мэри, миленькая! Что же ты мне ничего не сказала? Значит, ты уже начала действовать и на днях собираешься купить птицеферму? Ты уже так много успела, а я ничего не знаю! И вообще, я обо всем узнаю в последнюю очередь и от других, а ты упорно молчишь! Как тебе не стыдно, ты же обещала рассказывать мне обо всем!

— Но я и сама ничего не знала, — холодно ответила мисс Уиттейкер. — Кто тебе сказал эту чушь?

— Ну, миссис Писгуд говорила, что услышала об этом от…

Тут мисс Файндлейтер запнулась. Как быть? Она еще не была представлена мисс Климпсон и не знала, как ее назвать. «Эта леди» — так могла сказать какая-нибудь продавщица, «мисс Климпсон» — нельзя, ведь они еще официально незнакомы, «новая жиличка миссис Бадж» — тоже в глаза не скажешь. Пару секунд она нерешительно колебалась, потом улыбнулась мисс Климпсон и умоляющим тоном сказала: