Люк и Кампьен, стоявшие под прикрытием складных дверей, делящих комнату на две части, остались, где были. В темном углу их не то что не было видно, просто заметишь не сразу.

Лоренс рванул дверь и стал рукой нашаривать выключатель — в запальчивости он не видел, что свет в комнате есть. Его высокая костлявая фигура двигалась еще более неуклюже, чем всегда, при этом он так трясся, что дверь, которую он держал, ходила ходуном, задела стул с книгами и верхняя упала на пол.

Лоренс резко нагнулся, чтобы ее поднять, и сшиб все остальные, хотел было подхватить их, передумал и выпрямился, покорившись своей незадачливой судьбе.

— Входи, — повторил он. — Входи сейчас же!

На его зычный голос нестройно отозвались струны пианино.

В комнату медленно вошла Клайти Уайт. Лицо у нее было бледное как полотно, огромные темные глаза казались от этого еще больше. Иссиня-черные волосы падали на плечи беспорядочно, а уродливый старомодный наряд висел на ней как на вешалке, точно тело под ним от ужаса сжалось.

— Капитан поднялся наверх, — сказала она так тихо, что они едва разобрали слова.

— Выкинь его из головы.

Лоренс захлопнул дверь и прижался к ней спиной, бессознательно приняв позу распятия, неестественную, но патетическую. Его губы, обычно бледные и чопорно поджатые, были сейчас ярко-красными и нервно плясали. Глаза без толстых из горного хрусталя очков были как бы голые и подслеповатые, и казалось, из них вот-вот брызнут слезы.

— Жалкая девчонка! — наконец оглушительно крикнул он.

В комнате разыгрывалась мелодрама, абсурдная и вместе убийственная, поскольку главный герой, несомненно, страдал. Его душевная боль бесновалась, как разъяренная кошка.

— Ты так похожа на мою сестру, — произнес он, бессознательно переходя на ритмическую прозу. Прыгающий ритм, срывающийся голос, не нагоняй, а истерика. — Она была такая же бледная и чистая. Чистая, как белый листок бумаги. Но она лгала. Коварно лгала! Она убегала из дому и занималась любовью в подворотне, как гулящая девка!

Он не был ни трагиком, ни красавцем и все-таки производил не смешное, а грозное впечатление. Кампьен вздохнул. Чарли Люк поежился.

Клайти стояла замерев перед своим инквизитором. Ее темные глаза смотрели интеллигентно и настороженно, как смотрит знающий жизненные невзгоды ребенок. В ней был заметен не столько страх, сколько усталость.

— Она вышла замуж за моего отца, — неожиданно проговорила Клайти. — Вам никогда не приходило в голову, что это вы толкнули ее на путь обмана? Так же как толкнули меня. Вы думаете, мне нравится заниматься любовью в парке?

— А в коридоре городской больницы? — Презрение его достигло апогея. — Тебя к этому тянет, поэтому ты так себя и ведешь. У тебя зуд в одном месте! Горячие руки царапают тротуар в душных сумерках, а рядом шарканье любопытных ног. Меня выворачивает наизнанку! Господи! Как ты мне отвратительна! Ты слышишь, что я тебе говорю?

Клайти потрясенно молчала. Она стала еще бледнее, ее гордый изящный нос чуть не уперся в грудь, плечи поникли — юная жизнь, сломленная долгим унизительным непониманием.

— Ну?

Она встретила его взгляд, и слабая неуправляемая своевольная ухмылка тронула ее губы.

— Все это не так, — сказала она. — Мне кажется, вы знаете об этом только из книг.

Лоренс замигал, как будто его ударили по щеке, а в глазах Кампьена, кое-что понявшего в этой сцене, исчезло всякое выражение.

Естественно, гнев Лоренса только еще разгорался. Он бросился через комнату к камину.

— Да, я много читал! — Он схватил с камина письмо и протянул его ей. — Может, станешь утверждать, что это не ты писала?

Она не колеблясь взяла протянутое письмо и с удивлением посмотрела на адрес. Удивление, судя по всему, не было наигранным.

— Конечно, не я. Это ведь не мой почерк.

— Не твой? — Он навис над ней, доведя себя до белого каления. — Не твой? Это ты писала анонимные письма, поставила семью в такое ужасное положение. Ты облила нас всех этой грязью!

— Нет! — Клайти поняла, какое ей предъявлено обвинение, щеки у нее вспыхнули, глаза расширились и потемнели. Было видно, что она всерьез испугалась Лоренса. — Гнусно так говорить…

— Гнусно? Господи! Знаешь ли ты, милая моя, что ты пишешь? Из какого уголка подсознания вылазит у тебя эта мерзость? Читай вслух! И перестань отпираться.

Клайти держала в руке письмо, не зная, что делать; выражение лица, нахмуренные брови ясно говорили, что у нее появились сомнения в его психической полноценности. Наконец она вынула грязный, сложенный вчетверо листок, но не стала разворачивать.