— Ничего не думаю.

— Неужели?

— Не хочется тебя огорчать, но, по-моему, она ко всему подходит чересчур бесхитростно.

— Мне тоже так показалось. Из ее письма мы только и узнали, что отец мисс Уиттейкер разозлился, узнав о завещании тетушки, так как считал, что ее деньги по праву должны были перейти к нему.

— Но нельзя же подозревать его в том, что он убил мисс До-сон! Он умер задолго до нее, и его дочь все равно получила деньги Клары Уиттейкер.

— Я понимаю тебя. Но предположи на одну минуту, что мисс Досон почему-либо вдруг передумала и решила завещать деньги кому-то еще. Например, она могла поссориться с Мэри и угрожать ей лишением наследства.

— Ты хочешь сказать, что ее постарались убрать со сцены прежде, чем она успела осуществить свое намерение?

— Ну а что? Разве так быть не могло?

— Конечно, могло. Только все свидетели в один голос твердят, что она упорно отказывалась составить завещание.

— Да, пока была в дружбе с Мэри Уиттейкер. Но что ты скажешь о том утре, которое описала сестра Филлитер, когда мисс Досон во всеуслышание объявила, что ее хотят свести в могилу? Мисс Досон умирать не собиралась, и Мэри наконец потеряла терпение. Вообрази: мисс Досон разобралась в настроениях племянницы и крепко на нее обиделась, а свое изменившееся отношение решила отразить в завещании, сделав наследником всего имущества не Мэри Уиттейкер, а кого-то другого — ей понадобились гарантии от преждевременной смерти.

— Тогда почему она не послала за нотариусом?

— Может, она хотела послать. Не забывай, что мисс Досон была прикована к постели и совершенно беспомощна. Мэри могла помешать ей отправить письмо или передать сообщение.

— Ну, допустим.

— Хотя бы как одну из версий. Вот мне и хочется расспросить Эвелин Кроппер. Я совершенно уверен, что девушек прогнали со службы только потому, что они слишком много знали, а иначе зачем было нашей Мэри прикладывать столько усилий, чтобы уговорить их уехать в Лондон?

— Верно. Эта часть рассказа миссис Гулливер тоже вселила в меня кое-какие сомнения. Да, а как насчет встречи с другой сиделкой?

— С сестрой Форбс? Давно пора. Я совсем про нее забыл. Ты смог бы ее найти?

— Само собой, если тебе нужно.

— Даже очень. По-моему, с ней обязательно нужно поговорить. Послушай, Чарлз, мне кажется, тебе не по душе это дело.

— Ты же знаешь, я не верю, что дело как таковое имеет место быть. И не разделяю твоей убежденности, что мисс Досон убита. А ты, по-моему, уверен в этом на сто процентов, хотя никаких свидетельств в пользу твоей версии нет. Объясни почему?

Лорд Питер поднялся и широко зашагал по комнате. Свет единственной настольной лампы отбрасывал к потолку расплывчатую и длинную слабую тень. Он подошел к книжному шкафу, и тень съежилась, почернела, сползла вниз. Вытянул руку, и вместе с рукой взметнулась тень, скользнула по корешкам и позолоченным буквам заглавий и сглотнула книги одну за другой.

— Почему? — повторил Уимзи. — Дело в том, что всю свою жизнь я мечтал о таком вот случае. Безупречное преступление. Убийство, которое убийством не выглядит: не ясны ни способы его совершения, ни мотивы. Уцепиться не за что. Все как будто бы в норме. В этих книгах, — он протянул руку к книжному шкафу, и тень как бы удлинила руку, сообщив жесту угрожающий вид, — в книгах моей библиотеки идет речь о преступлении. Но о преступлении неудачном.

— О чем ты говоришь?

— О поражении. Эти преступления были раскрыты. Как ты думаешь, какую долю они составляют в общем числе? Ведь есть и такие, о которых мы ничего не знаем, — те, что завершились успешно.

— В нашей стране, — сухо заметил Паркер, — мы раскрываем большую часть преступлений, и правонарушители предстают перед судом…

— Дорогой мой, все это я знаю. Если полиции становится известно, что было совершено преступление, то по крайней мере в шестидесяти процентах случаев она находит преступника. Но учти, при этом факт совершения преступления всегда налицо, и, таким образом, ipso facto [37] они сразу же подпадают в разряд неудачных преступлений. Далее все зависит только от степени, так сказать, мастерства полиции. Но как обстоит дело с преступлениями, которые никогда ни у кого не вызвали подозрения?

Паркер пожал плечами.

— На этот счет трудно что-то сказать.

— Ну ладно, точную цифру назвать нельзя, но можно кое-что предположить. Почитай-ка сегодняшние газеты. Возьмем, например, «Ньюс оф де уорлд». Открой страничку «Из зала суда» о разводах — прочее малопригодно: на прессу сегодня надет намордник. Разве судебная статистика не наводит на мысль, что браки все как один заканчиваются разводом? К такому же выводу нас подводят дураки журналисты в своих статьях. Но оглянись вокруг: ты сам знаешь не одну семейную пару, живущую в счастливом браке, а в целом и большинство браков можно назвать удачными, хотя жизнь у супругов самая обыкновенная, серенькая, даже, может быть, скучная. Ничего демонстративного, показного. И ты никогда о них не услышишь. Никто из них не придет в суд и не скажет, что в семье у них, в общем-то, все в порядке, благодарю, мол, за беспокойство. Так же точно, прочитай книги с этой полки, и ты решишь, что убийство всегда наказуемо и что каждого преступника ждет разоблачение. Но Боже тебя упаси от столь поспешных выводов! Это разоблачение всегда во весь голос заявляет о себе. Удачливые убийцы не пишут в газетах и не собираются на симпозиумы, дабы прочитать изумленному миру лекцию на тему: «Что для меня значит убийство» или «Как я стала отравительницей и добилась того, что это сошло мне с рук». Удачливые убийцы, подобно счастливым женам, держат язык за зубами. И число их находится примерно в той же пропорции к незадачливым убийцам, в какой счастливые браки к числу разводов.

— Не слишком ли пессимистична твоя оценка?

— Не знаю. И никто не знает. Вот в чем беда. Но спроси сам любого врача, когда он будет в подходящем настроении и у него развяжется язык, спроси, часто ли возникало у него страшное подозрение, которое он не решался проверить? На примере нашего приятеля доктора Карра ты видишь, что может случиться с врачом, который осмелится на решительный поступок.

— Да, но он ведь так ничего и не доказал.

— Ну и что? Это не значит, что и доказывать было нечего. Припомни, сколько убийств оставались нераскрытыми, пока преступник не заходил слишком далеко в своем нахальстве и не обнаруживал себя сам. Например, Палмер. Он прикончил жену, брата, тещу, ухлопал кучу незаконнорожденных детей — и никто ничего не заподозрил, а потом он совсем обнаглел и совершил ошибку, убив Кука буквально на глазах у изумленной публики. Или Джордж Джозеф Смит. Никого не встревожило, что утонули его первая и вторая жены. Подозрения возникли только тогда, когда он утопил и третью. Или Армстронг. Похоже, за ним числится куда больше преступлений, чем те, за которые его судили. А за решетку он попал только после того, как весьма неуклюже расправился с Мартином. И тогда полицейские слетелись, как мухи на шоколад. А Берк и Хэйр? Предстали перед судом за убийство старухи, и тут только выяснилось, что за неполных два месяца они расправились с шестнадцатью жертвами, а в полиции никто и пальцем не пошевелил.