Здесь это не пройдет. Однако избавиться от неудобных пациентов можно другими способами, есть из чего выбирать.

– Парочка склянок с ядом тут бы не помешала, – произносит Харпер, чтобы позлить пухленькую медсестру. – Они бы сказали вам спасибо.

Девушка в ответ брезгливо фыркает. Они проходят мимо частных палат – маленьких, чисто прибранных и, за редким исключением, пустующих.

– Не искушайте. Четверть больницы превратили в инфекционку. Тиф и всякая другая зараза. Яд нам сейчас как манна небесная. Но вы поосторожнее с такими высказываниями. Смотрите чтобы вас врачи не услышали.

Через открытую дверь одной из палат он видит девушку, лежащую на кровати в окружении цветов. Она похожа на кинозвезду, что странно: прошло больше десяти лет, как Чарли Чаплин собрал вещички и уехал из Чикаго в Калифорнию, куда за ним последовала вся киноиндустрия. Светлые и мокрые от пота волосы девушки колечками обрамляют лицо, которое выглядит еще болезненнее в слабом свете зимнего солнца, с трудом пробирающегося через стекло. Но на звук его замедлившихся шагов она открывает глаза, приподнимается в постели и приветливо улыбается, словно ждала его и будет очень рада, если он заглянет к ней поболтать. Однако с сестрой Кэппел такие штучки не проходят. Она хватает его за локоть и быстро увлекает дальше по коридору.

– Нечего таращиться! Эта потаскушка обойдется без очередного воздыхателя.

– Кто она? – оглядывается он.

– Да так, голой танцует. Эта идиотка отравилась радием. Красит им тело для выступления, чтобы блестело в темноте. Не волнуйся, она скоро выписывается, так что сможешь увидеть ее во всей красе. Красе всего тела, насколько я слышала.

Они заходят в кабинет врача – ослепительно-белый, с едким запахом антисептика.

– Садись. Ну давай посмотрим, что у тебя за рана.

Он неловко забирается на диагностический стол.

Ее лицо все собралось сосредоточенными морщинками, и девушка аккуратно срезает по кусочкам лохмотья, которые он туго затянул под пяткой в попытке закрепить ступню.

– Ну ты круглый дурак, – в уголках ее губ прячется легкая улыбка: девушка понимает, что может позволить себе разговаривать с ним таким тоном. – Где же ты раньше был? Думал, все само рассосется?

Она права. Чего теперь объяснять, что последние две ночи он провалялся в горячечном бреду на задворках какого-то дома, подстелив картонку и укрывшись краденым пальто вместо одеяла, потому что не может вернуться в свой барак, где Клейтон со товарищи, скорее всего, дожидаются его с молотками и обрезками труб.

Маленькие серебряные лезвия ножниц делают чик-чик по тряпичной обмотке, которая оставила белые борозды на раздувшейся ноге, так что теперь та выглядит как курица, перевязанная нитками перед отправлением в духовку. Да что она понимает, эта хрюша? Он за всю войну не получил ни одного серьезного ранения, а теперь останется калекой из-за того, что провалился в схронную яму какого-то недоноска.

В кабинете появляется врач, уже немолодой, с брюшком и копной седых волос, которые торчат из-за ушей, как львиная грива.

– На что жалуемся, молодой человек? – Несмотря на улыбку, в вопросе слышатся высокомерие и снисходительность.

– Уж точно не на то, что танцевал всю ночь выкрашенный светящейся в темноте краской.

– Да у вас и шансов не было, судя по всему. – Все еще улыбаясь, доктор берет разбухшую ступню в свои ладони и сгибает ее в суставе. Каким-то ловким профессиональным движением он уворачивается от удара взревевшего от боли Харпера.

– А ну потише, парень! Не то придется тебя отсюда вывести за ухо, платный ты или не платный. – Он продолжает сгибать ступню вверх-вниз, вверх-вниз, и Харпер еле сдерживается, скрежеща зубами и сжимая кулаки. – Пальцами сам можешь пошевелить? – Доктор не отрывает глаз от ноги. – Хорошо, очень хорошо: лучше, чем я думал. Замечательно. Видите здесь? – показывает он сестре на ложбинку над пяткой. – Вот, где сухожилия должны соединяться.

– Да, вижу, – сестра ощупывает кожу, – на ощупь понятно.

– Что это значит?

– Это значит, парень, что тебе нужно несколько месяцев провести, лежа на больничной койке. Что-то мне подсказывает, тебя это не очень устраивает.

– Устраивает, если забесплатно.

– Или найдутся покровители, желающие способствовать твоему выздоровлению, вроде нашей танцовщицы, – подмигивая, улыбается доктор. – Мы можем, конечно, наложить гипс и выпроводить тебя на костылях, но разорванное сухожилие само не срастется. На ногу нельзя наступать по меньшей мере шесть недель. Могу, кстати, порекомендовать хорошего обувщика, который делает ортопедическую обувь: можно приподнять каблук, и это в какой-то степени поможет.

– Да как же я смогу?! Мне работать надо! – Харперу самому ненавистны плаксивые нотки, прозвучавшие в его голосе.

– Ну, мистер Харпер, мы сейчас все переживаем финансовые трудности. Обратитесь к больничной администрации. Нужно использовать все шансы. – На секунду задумавшись, доктор вдруг спрашивает: – А сифилисом вы, случайно, не страдаете?

– Нет.

– Жаль! В Алабаме для таких больных запускают программу полного бесплатного медицинского обслуживания. Для негров, правда.