– Я, ко всему прочему, еще и не негр.

– Не повезло, – пожимает плечами доктор.

– Я смогу ходить?

– Да, конечно. А вот на прослушивание у мистера Гершвина вряд ли стоит рассчитывать.

Харпер, прихрамывая, выбирается из больницы: на ребрах – повязка, на ноге – гипс, весь организм под воздействием морфия. На ощупь пересчитывает в кармане деньги – два доллара и мелочь. Потом вдруг натыкается на острые неровные зубчики ключа, и тут же в голове будто щелкает, как при телефонном соединении. Не исключено, что под воздействием морфия, но им овладевает странное чувство.

Никогда раньше он не замечал, что уличные фонари слегка фонят, и эти низкочастотные волны попадают прямо ему на глазные яблоки. Сейчас день, освещения нет, но каждый раз, когда он приближается к одному из них, загорается свет. Гудящая звуковая волна перескакивает к следующему фонарю, словно указывая дорогу. Теперь сюда. И он готов поклясться, что слышит тихую музыку и зовущий его голос – как по радио, с помехами, на плохо настроенной волне. Он так и переходит от одного фонаря к следующему, но с тяжеловесными костылями быстро не получается.

Он сворачивает у Стейта, проходит через Вест-Луп, маневрирует по каньону Мэдисон с возвышающимися по обеим сторонам сорокаэтажными небоскребами. Вот он уже в квартале Скид-Роу, где за два доллара можно устроиться на несколько ночей, но мигающие фонари ведут его дальше – к району Блэк Белт с нагроможденными друг на друга домиками, играющими на улице ребятишками и сидящими на ступенях, попыхивающими самокрутками стариками – те с какой-то озлобленностью провожают его глазами.

Ветер с озера дует холодный и сырой, пробирается сквозь промозглый серый свет и забирается под пальто. Чем дальше вглубь района он заходит, тем меньше попадается людей, а потом они и вовсе исчезают с улиц. Музыка же, мелодичная и печальная, наоборот, становится громче и отчетливее. И вот он уже узнаёт мелодию «Кто-то откуда-то». И голос не перестает нашептывать: «Дальше, дальше, Харпер Кертис».

Повинуясь мелодии, он пересекает железнодорожные пути и идет вглубь Вест-Сайда, затем поднимается по ступеням рабочего общежития. Это целая улица больших многоквартирных домов, где жилье сдается в аренду. Они мало чем различаются: деревянные, с характерными выступающими окнами-эркерами, стоят вплотную друг к другу, краска везде облупливается. А еще двери крест-накрест забиты досками, и к ним прикреплены объявления: «Закрыто по решению городской администрации Чикаго». Ну что, преисполненные надеждой избиратели, голосуйте за президента Гувера прямо здесь! Звуки музыки доносятся из дома № 1818. Приглашают, стало быть.

Он просовывает руку под набитые доски и дергает дверь, но та заперта. Харпер стоит на ступеньке, на него вдруг накатывает чувство страшной неотвратимости. Улица совершенно пустая. Окна других домов заколочены либо плотно занавешены. Откуда-то из-за домов доносятся звуки транспорта и голос уличного торговца арахисом: «Орешки! Поджаренные! С солью! С медом! Налетай, покупай!» Но все звуки какие-то глухие, будто его голова укутана одеялом. А вот мелодия в голове очень отчетливая, шурупом ввинчивается в мозг: «Ключ!»

Он сует руку в карман, вдруг испугавшись, что потерял его. Фу, на месте! Бронзовый, с клеймом «Йель энд Таун». На дверном замке – такое же. Дрожащими руками он вставляет ключ в замочную скважину и поворачивает. Есть!

Дверь распахивается в темноту, и какое-то мгновение он не в силах пошевелиться, не веря своему счастью. Наклонив голову, неуклюже подтягивая за собой костыль, он оказывается внутри Дома.

День сегодня чистый и звонкий, какие бывают в начале осени. Деревья такие смешные – будто не решили, они еще в лете или уже в осени: листья вперемешку – зеленые, желтые и ржаво-коричневые. Кирби точно знает, что Рейчел уже подзарядилась. И не только по сладковатому запаху, витающему в доме (безошибочный, самый верный знак), но по тому, как взволнованно она ходит по двору, громко рассуждая по поводу каких-то мелких находок в переросшей траве. Токио с радостным лаем прыгает вокруг нее. Мать не должна быть дома. Она должна быть в одной из своих отлучек, или «отлучников», как Кирби говорила, когда была маленькая. Ну хорошо, в прошлом году.

Долгое время она предавалась мечтам, что этот «отлучник», может, приходится ей отцом, и мама скоро их познакомит. Но потом ее одноклассница Грейс Такер заявила, что этим словом называют мужчину, который ходит к проституткам, и именно такой ее мама и является. Кирби не знала, что такое проститутка, но заехала Грейс по носу так, что кровь пошла. Та в отместку вырвала у нее клок волос.

Рейчел решила, что это очень смешно, хотя кожа у Кирби на месте вырванных волос покраснела и болела. Мать, конечно, не хотела смеяться, но «черт, это же действительно смешно». Позже она объяснила все Кирби – в своей привычной манере, ничего толком не объяснив. «Проститутка – это женщина, которая использует свое тело, чтобы извлечь пользу из тщеславия мужчин. А быть в отлучке означает немножечко отвлечься и взбодриться». На самом деле определения оказались неверными: проститутка занимается сексом за деньги, а в отлучках человек бывает, когда хочет отвлечься от реальной жизни, в чем Рейчел точно не нуждалась. Меньше отдыха, больше реальной жизни, мама!