Шрифт:
– Да какой теперь к чертовой бабушке пресс!! Гости приехали. Скажи ему, чтоб Кутузову наказал: пусть, мол, приготовится. Мы зайдем на полчаса... На вот деньги возьми!
– он сунул ему пачку «красненьких».
– Да! Еще скажи: пусть к рыбакам пошлет «Москвича», чтоб рыбу приготовили... Да постой! Что тебя, пружина в зад толкает? Поезжай на ферму, закуски возьми. Корзину этих самых положи... Ну, понял?
– Понял, Иван Павлыч.
– Да в багажник положи пяток тех... горластых. Чтоб покрупнее были, помягче. Понял?
– Понял, Иван Павлович.
– Ну, поезжай!
Тот пулей вылетел.
– Значит, отдохнуть приехали. Это хорошо... Отдохнем, - потирая ручищи, радостно говорил Батурин, прохаживаясь по кабинету.
– Погоди радоваться! Ты сперва расскажи, как сенокос идет?
– остановил его жестом Володя.
– Владимир Васильевич!
– всплеснул руками Батурин.
– Это мы всегда пожалуйста. У нас - не у гордеевских постников... У нас работа из рук не валится. Мы на шефах не едем. Да вот они, сводки!
– он подошел к столу, раскрыл папку.
– Вот, смотри!
Несколько минут они проглядывали сводки и ведомости: сколько скошено, да застоговано, да запрессовано; стучали на счетах, на бумаге прикидывали - когда кончат, сколько сена сдадут... Обычные сельские заботы да хлопоты.
Потом пришел механик Рыжов. Он был под стать самому Батурину: плечи - руками не обхватишь, улыбка во весь рот, зубы один к одному, что твой кукурузный початок. Под мышкой он нес две буханки черного хлеба.
– Наказал Кутузову?
– спросил его Батурин.
– Наказал, - ответил тот от порога.
– Хоть сейчас, говорит, приходите.
– А хлеб зачем? У него что, хлеба не хватает?
– Это жена мне наказала. Я думаю: дай-ка сейчас прихвачу. Не то загуляемся - позабудем.
– О! Одной рукой передок «Москвича» подымает, а бабы своей боится, - засмеялся Батурин, обращаясь к нам.
– В наше время кого ж еще бояться?
– смеялся и Рыжов, здороваясь с нами.
Зазвонил телефон. Батурин с досадой поглядел на него, потом вопросительно на нас: брать, мол, трубку или рукой махнуть? Но Володя уклончиво молчал, а телефон все трещал и трещал. Батурин тяжко вздохнул, как бык, и покорно снял трубку.
– Тебя, Владимир Васильевич, - сказал он, зажимая конец трубки и отводя ее от лица.
– Что сказать?
– Кто спрашивает?
– Настя.
– Давай сюда!
– Гладких взял трубку и с минуту молча слушал. Потом сказал: - Хорошо, сейчас приеду.
– Что там загорелось?
– чуть не со слезой во взоре спросил Батурин.
– Вот бестолковый народ! Отдохнуть человеку не дают.
– Кузовков приехал. В приемной ждет, - ответил Гладких, кладя трубку.
– Чего еще надо этому шаромыжнику? Всю жизнь на иждивении. Захребетник несчастный, кислый подворник!
– шумно возмущался Батурин.
– Чего ему надо?
– переспросил Гладких.
– Да все то же самое - людей. Шефы, наверное, разбежались с сенокоса. Ну, ладно, я поехал.
– Да как же так, Владимир Васильевич?
– Батурин ринулся к дверям за Володей.
– Мы все заказали, приготовили. А ты от ворот поворот? Зачем обижаешь?
– Хорошо, я приеду, - отозвался тот.
– Вы где будете?
– В углу на Мотках... Возле самой реки. Ну там, где стол выкопан.
– Хорошо, я вас найду. А Семена Семеновича сразу Пришлю. Куда его?
– Семена Бородина!
– обрадовался Батурин.
– Семена давай прямо к Кутузову. Мы его там подождем.
Мы вышли втроем из правления: Батурин, Рыжов и я. «Волги» все еще не было.
– Пройдем пешком, - сказал Батурин.
– Кутузов живет недалеко.
– Громкая у него фамилия, - заметил я.
– Какая фамилия!
– удивился Батурин.
– Кривой он, потому и прозвали Кутузовым. Пошли.
– Может, в магазин завернем, прихватим чего-нибудь, - предложил я.
– Еще чего!
– отрезал Батурин.
– Он сыроваром работает на молзаводе. У него только черта рогатого нет. И то потому, что эта скотина не держится на молзаводе. Не то бы он и черта рогатого спер.
Механик так и покатывается. Буханки черного хлеба он запер в столе Батурина. «Вечером загляну, - говорит, - прихвачу». А Батурин ему: «Смотри, вместо хлеба счеты не упри».
Кутузов нас встретил возле своего палисадника.
– Иван Павлович! Николай Федорович!
– бросился он навстречу, словно родных братьев увидел.
– Все уже готово. Только вас и ждем.