Все засмеялись.

– Да, жил человек!
– распевно произнесла тетя Соня.
– На одном хлебе сухом держался. Что дадут в пекарне, то и ест. А купить что-нибудь - ни боже мой. От таких денег-то! Родилась у него девочка. Он говорит: Катя, давай окрестим ее! Да в чем я пойду крестить? У меня ни обуть, ни одеть! Вот дура, у самой нет - взаймы попроси. Она и крестить ходила в чужих валенках.

Петр Иванович молчал, молчал да изрек из своего угла:

– Вы чего, на свадьбу накрываете, что ли? Выпить есть, а чем закусить каждый сам себе найдет. За стол сажайте, не то живот брехать начнет.

– Ой, да я эта... Яишенку изжарить хотела, - метнулась из сеней Настя.

– Она пойдет на второе, - сказал дядя Ваня.
– А пока и огурцами обойдемся. Да вон сало свиное. Чего еще надо? Больно хорошо.

– Что и говорить, - усмехнулась, подмигивая, тетя Марфута.
– Каждое блюдо - прямо декальтес...

– Ну тогда садитесь, - сдалась Настя.

Все двинулись к столу.

– Эдакое разнообразие, а ей все мало, - ворчал Петр Иванович, присаживаясь первым.

– Да, не говори!
– подхватила тетя Соня.
– Забыли, как пустую мурцовку хлебали.

– Смотря где. К примеру, в лугах ежели, в полдни, мурцовочки похлебать - первое дело, - сказал дядя Ваня.
– Только хлебец посолить с утра надо, чтоб соль впиталась, да водички из озера зачерпнуть, посвежее...

– В двадцатом годе мурцовочку только во сне видели, - распевала тетя Соня.
– Мы, в семье, три воза выжимок картофельных съели.

– Ты скажи спасибо Зиновею, - перебила ее тетя Марфута.
– Он заведующим в Лопатинской больнице работал. Вот и достал нам выжимок на Гордеевском заводе. А то выжимки! Их ни за какие деньги не купишь в те годы.

– А я разве против? Я не против Зиновея, - согласилась тетя Соня.
– Я только насчет выжимок. Колготно с ними. Бывало, промоешь их, отожмешь - и в чугуны. Напаришь, вывалишь в дежу - она вровень с краями. Вот и киснут...

– Ну, хватит вам про выжимки!
– сказал Семен Семенович.
– Вы еще расскажите, как мякину ели.

– А что, и мякину ели!
– обрадовалась тетя Соня.
– Помнишь, как в тридцать третьем году дранки на холстины наменяли? А уж дранки наешься... На двор без вилки не ходи, не расковыряешь...

– Чего, баба Соня?
– не понял Андрей.

– Ой, Андрюша!.. Села баба на чело. Тебе еще рано знать.

И все засмеялись.

– Как он растет! Какой большой!
– умиленно сказала мне тетя Соня.

– В кого им маленьким быть?
– возразила ей тетя Марфута.
– Воспитание хорошее, питание ноне правильное. Вот они и дуют, как на дрожжах.

– Бородины - народ определенный, пьют только белое вино.

– Когда есть чистое белое, красным вином годится разве что рот полоскать.

– Ну, с приездом, Андреич!

– Дай бог не последний раз видимся...

Выпили, покривились, поели. И как-то неожиданно, словно по морской команде - все вдруг!
– повернули разговор в другую сторону, пошли пьянство осуждать.

– Жизнь настала хорошая, все у нас теперь есть. А вот как с пьяными поступать?
– спросила тетя Соня.

– Связать по ноге да пустить по полой воде, - сказал Петр Иванович и сам засмеялся.

– Ты вот что скажи, почему у вас в газетах не пишут про пьяниц? Почему не осуждают такое дело?
– допрашивала меня Настя.
– Вы считаете, что пьяницы сами одумаются?

– Небось вон Пашка одумался, - ответила ей тетя Марфута.
– Как посидел в тюрьме-то, так в рот не берет.

– Он-то протрезвел, а тетя Параня через его пьянство умерла!
– крикнула Настя.
– Нет, по-моему, всех пьяниц надо через газету протаскивать и потом в тюрьму сажать на хлеб и на воду.

– Это ж какую тюрьму надо построить, - удивилась тетя Соня.
– Ведь они дуют ноне каждый день. Да чего там мужики? Бабы пьют. Теща Мишки-милиционера пьет. «Москва», Соньки-буфетчицы мать, пьет. Чувал с Веркой и сыном - всей семьей пьют и дерутся. Чувала парализовало от вина-то. Елизавета Максимовна, что за Ивана Ивановича Прохорова выходила, теперь пьет. Намедни возле магазина в грязи валялась... всем хлыстом упала. А ведь раньше при хороших должностях была - и в банке работала бухгалтером, и в доротделе. Лельку Чистякову посадили. Муж ее, Серенька, отчет составлял. Она села сзади его, стала мораль читать: деньги просила то есть. Пьяная! Он сидит, считает, на нее ноль внимания, ни гугу. Что, говорит, язык проглотил? Я те приведу в чувство. Да топором ему по черепу бац! Спасибо, топор вскользь пошел. Оклемался Серенька... Да что толку? Раньше в заготсырье работал, а теперь вон на пенсии. Хромает. На него повлияло.

– Да, теперь он неполноценный, - согласился дядя Ваня.

– Ты вот об чем напиши, Андреич.

– Ладно уж, Лелька дура. С дуры какой спрос?
– сказала Настя.
– А вот возьми моего зятя, Степана Степановича Климачихина. Он - бывший прокурор, а пьет. За сыном с ножом бегал. В сноху тарелкой бросил. Сноха с ребенком сидела. А ведь у него сын не простой человек - кредитным инспектором работает. Вот об чем напиши.

– Господи, какие страсти принимают! Какие страсти! А из-за чего?
– сказала тетя Марфута.