Члены действующих королевских семей немного не от мира сего, что, собственно говоря, не такой уж недостаток. Это неприятно только для особ королевских кровей, подвешенных в своего рода «чистилище» между королевским прошлым и гражданским настоящим. Предки моей жены, например, почти исключительно короли и императрицы, среди них и святая Елизавета Тюрингская, и королева Виктория, то есть Ирина выросла в семье, привыкшей в течение тысячелетий жить во дворцах, а все необходимое в повседневной жизни получать из рук услужливой челяди. Но теперь вот уже два поколения Ирининой семьи вынуждены справляться с жизнью в обычном мире, к которому они вообще не приспособлены. Наследственная хилость ума во всем, что касается простых бытовых мелочей повседневной жизни, в наших кругах называется проблемой «дзр». «Дзр», то есть дочери знатного рода, разумеется, как никто достойны любви, но им приходится бороться с действительно очень неприятным в обычной жизни недостатком, который заставляет их, например (и открыл это первым вовсе не я!), садиться в поезд, едущий во Франкфурт-на-Одере, хотя им надо во Франкфурт-на-Майне. Кстати, об именах. Для особ королевских кровей имена, кроме, разумеется, самых популярных, то есть таких, как Виндзор-Маунтбаттены, Габсбурги, Бурбоны, Гогенцоллерны, Романовы, — это почти необъяснимая загадка, как квантовая физика для глухого от рождения. Я думаю, моя теща до сих пор не очень точно знает, как меня зовут: Шёнборн (как княжеских епископов), Шёнберг (как композитора) или все-таки Шёнбург.

С образованием у них тоже проблема. Собственно, только при французском дворе к образованию относились с некоторым уважением. В остальных странах оно с давних пор считается не совсем приличным, чтобы не сказать: вульгарным. Типичными для большинства европейских королевских семей являются скорее личности вроде последнего короля Саксонии, Фридриха-Августа III. Когда ему на выставке группы «Синий всадник» представили Франца Марка, король спросил его:

— Скажите, почему вы нарисовали коня синим?

— Я так вижу, ваше величество, — ответил художник.

— Бедняга! И давно это с вами?

Или взять короля Фердинанда I Австрийского, вошедшего в историю, к счастью, под прозвищем Добрый. Однажды на охоте он подстрелил орла. Когда ему показали его трофей, он был жестоко разочарован, что у орла только одна голова, ведь на гербе-то их две! Сколько ни ройся в исторической литературе, все равно найти удается только одну связную фразу, произнесенную Добрым Фердинандом: «Я король, и я хочу фрикаделек!»

В защиту королевских домов нужно сказать, что династическая матримониальная политика, которая в течение столетий зачастую сводилась к близко-родственным бракам, вряд ли способна создать великие умы. Убитый в 1914 году в Сараеве австрийский наследник престола Франц-Фердинанд Австрийский так сформулировал дилемму королев-ской брачной политики, одержимой «равенством происхождения»: «Когда кому-то из нас кто-то нравится, то в генеалогическом древе обязательно находится какая-то мелочь, запрещающая этот брак. Вот так и получается, что у нас муж и жена двадцать раз породнены друг с другом. А в результате половина детей — дураки и эпилептики». Он, о чем я еще расскажу, решился на «неравный» брак с простой графиней, моей прабабкой.

Королева Виктория поняла всю опасность родственных браков задолго до открытий генной инженерии. В одном из писем своей старшей дочери Вики, матери Вильгельма II (и прабабушке моей жены), она пишет: «Мне бы очень хотелось подыскать для наших детей темноглазых принцев и принцесс. Я все время вспоминаю слова, которые так часто повторял дорогой папа, что только благодаря некоторому несовершенству происхождения можно влить свежую кровь в нашу семью… Ведь эти вечные светлые волосы и голубые глаза делают кровь такой лимфатичной… Не следует свысока относиться к папиным словам, вспомни, как он всегда говорил: “Нам надо немножко сильной крови”».

Трудно поверить, что королева Виктория, когда писала это письмо, настолько точно представляла себе, что именно не в порядке с кровью английских королей. Сегодняшние исследования продвинулись намного дальше. В шестидесятые годы вышла очень авторитетная книга на эту тему («Георг III и безумие»), написанная Ричардом Хантером и Идой Макальпин. Они считают, что Георг III (1738–1820), вошедший в историю под прозвищем Безумный, ганноверский предок королевы Виктории, не страдал каким-либо психозом или шизофренией, у него было нарушение обмена веществ, вызванное инцестом. Эта патология называется порфирией. Одним из сопутствующих порфирии признаков являются приступы нездорового нервного возбуждения. С тех пор врачи и историки регулярно занимались дефектами династии Ганновер-Виндзоров, но так и не пришли к окончательным выводам. Наконец немецкий историк Дж. Рёль предпринял попытку доказать, что все потомки королевы Виктории имеют склонность к порфирии. Однако для этого ему надо было получить анализ кала живых потомков — диагноз ставится по наличию в нем определенного фермента. Так как у королевы Виктории было девять детей и все они имели потомство, то к настоящему времени насчитывается около 800 потомков (в том числе и мои дети, из-за чего в этом месте я умерю свое красноречие). Вот только попытки профессора Рёля не увенчались успехом, потому что до сих пор не нашлось никого, кто был бы готов вручить профессору свои экскременты. Только отец Эрнста-Августа Ганноверского решил принять в этом участие, правда, главным образом, чтобы повеселиться, потому что послал он Рёлю не свой «материал» для анализов, а одного из гостей. Несмотря на многократные, очень дружелюбные запросы, нынешний глава Ганноверской династии, принц Эрнст-Август, само собой разумеется, отказывается пойти навстречу подобным просьбам. К сожалению, у нас, вероятно, никогда не будет научно доказанных ответов на вопросы, почему принц Чарльз разговаривает с цветами, а Ферфрид фон Гогенцоллерн обладает таким странным вкусом. Но чего у нас никто не отнимет, так это достоверно документированных примеров эксцентричного поведения некоторых потомков Ганноверской династии.

Первый английский король из Ганноверской династии, Георг I (1660–1727), происходил из королевского дома, в котором незадолго до его коронации придворным запретили «кидаться за столом мясом, хлебом, костями и прочей едой или засовывать ее себе в карманы». Георг ни слова не знал по-английски и привык в своем Ганновере править без парламента. Так как он не мог «выключить» английский парламент, то предпочел вообще не править, а каждый вечер напиваться специально доставляемым ганноверским пивом.

Все его наследники были или немного безумны, или немного слабоумны, или и то и другое вместе. Георг II (1683–1760) ненавидел все, что «пахло» образованием и наукой. Его жена, Каролина Ансбахская, вынуждена была читать тайком, король приходил в ярость, если заставал ее за этим занятием. После него был Георг III, уже упоминавшийся «Безумный король Георг», а его сын Георг IV (1762–1830) вошел в историю как величайший ипохондрик своего века, немногим лучше была и его племянница, королева Виктория, тоже страдавшая тяжелыми депрессиями. Ее сын «Берти», ставший позднее Эдуардом VII (1841–1910), в детстве считался удивительно неспособным к учению, потом у него появились неприятная страсть к обжорству и различные причуды. А еще у него была навязчивая потребность записывать точный вес всех гостей. Старшего сына Берти, Альберта-Виктора, которого в семье звали Эдди, даже любящие родители считали слабоумным. Эдуард и Александра очень старались развивать престолонаследника и нанимали лучших учителей страны, чтобы подготовить его к учебе в Кембридже. Но очевидно, все усилия оказались напрасными — в одном из отчетов родителям было написано: «Его королевскому высочеству трудно постичь, что означает понятие “читать”».