– Приходи на обед в любое время. При условии, что оно будет обеденным.

…Жизнь оказалась очень простой, подчиненной природным законам – рассветам и заходам солнца. Здесь не было городских сложностей, здесь люди и животные составили единый организм, который существовал в ритме, очень напоминающем биение сердца.

– Почему ты сюда приехала? – как-то спросила Аня свою помощницу Зою. – Ты же могла работать в любом другом месте, в Москве. Тебе ведь необязательно было сюда устраиваться.

– Необязательно, – кивнула Зоя, – но я подумала, что здесь у меня будет больше шансов…

Аня слушала, как девушка размышляет о «шансах», и понимала, что за этими дежурными словами стоит обычная любовь к животным и природе. Просто слишком молода была Зоя, чтобы так открыто и бесхитростно в этом признаться. «О каких шансах ты, голубушка, говоришь, когда тебя поднимают в любое время суток, ты можешь ночевать в деннике рядом с больным животным, ты, при собственном весе от силы килограммов пятьдесят, принимаешь роды у кобылы, жеребенок которой весит столько, сколько ты сама!» – думала Аня и понимала, что дело не «шансах», а в любви к тому, чем занимаешься. И эта любовь распространяется не только на животное, но и на все, что тебя здесь окружает, – поле, лес, холодное зеркало дальней реки, поздний снег рядом с первой зеленью, бледные рассветы и синие ночи. Эта любовь к той вселенной, куда, как созвездие, входит конь – это красивое, доброе, умное животное.

В один из дней Аня, вставшая по обыкновению еще в темноте, приоткрыла окно. Холодный, по весеннему радостный воздух поманил ее, она выглянула и при свете уже бледных фонарей посмотрела на окрестности. Было тихо, только со стороны конюшен доносились звуки. Лес, поля, строения еще были во власти ночных теней, которые становились все уже, все острее. На земле белели отцветающие крокусы и темнела первая трава. Аня вздохнула – боязнь почувствовать себя счастливой, несмотря на пережитое и на предстоящее, вдруг куда-то отступила, словно и этот страх стал ночной, исчезающей тенью. «Ну почему моя жизнь сделала такой зигзаг?! Почему мне пришлось столько пережить, чтобы оказаться там, где мне когда-то было лучше всего?» Аня еще раз глубоко вздохнула, поежилась и закрыла окно. Больше времени на раздумья у нее не было – ее ждала работа.

Судя по всему, в конноспортивном клубе, который организовал Олег, все соответствовало самым высоким требованиям. Внешний вид строений, дорожки, цветники поддерживались в идеальном порядке – на клумбах уже высадили тюльпаны. Особенно Аню удивило состояние денников – помещений, в которых содержались лошади. Олег не поскупился, животные не теснились в клетушках. Против принятых стандартами максимальных шести с половиной метров для жеребцов и восьми для кобыл с жеребятами здесь каждая лошадь обитала на пятидесяти квадратных метрах. Пол денников был сделан из гигиеничного материала, опилки были в достатке, а потому конюхам не составляло труда содержать помещения в идеальном порядке. В первый раз, когда Аня зашла в конюшню, она поразилась «чистому» лошадиному запаху – пахло здоровыми животными и без примеси запаха мочи.

– У вас что, окна держатся открытыми? – поинтересовалась она у первого встречного конюха. – С этим осторожней надо быть. Так и лошадь можно застудить!

– Нет, – объяснил конюх, – проветриеваем в отсутствие животных. Это вентиляция по низу пущена, а потому аммиачный запах почти не чувствуется.

«Это же надо! Как в самых лучших конюшнях, – одобрила нововведение Аня, – и обязательные окна под потолком тоже не маленькие!»

На количество и уровень подготовки персонала Аня, хорошо знакомая с ситуацией внутри подобных заведений, тоже обратила внимание. В клубе Олега в штате были все необходимые специалисты, включая коваля – человека, который должен при необходимости подковать лошадь.

Благодаря своему профессионализму и добросовестности Аня очень быстро завоевала уважение всех без исключения обитателей клуба. Лошади в конюшнях очень скоро стали встречать ее радостным пофыркиванием, и это несмотря на то, что строгий доктор в голубом халате ставила гордым жеребцам противные клизмы, а кобыл, пребывающих в уверенности, что они здесь самые главные, фамильярно похлопывала по бокам и сажала на жесткие диеты. Может быть, дело было в мелкой сладкой морковке, которая всегда была в ее карманах и которой она угощала питомцев, а может быть, в умении развлечь интересной беседой скучающих в денниках животных.

– Привет, я тебе сейчас расскажу, что вчера у нас случилось на дальней леваде… – начинала Аня, поглаживая лошадь, которая капризничала. Та фыркала, поводила глазами, начинала рыть копытом сено. Но Аня словно не замечала нервозность животного. Она продолжала что-то ей рассказывать, тон у нее был спокойный и заинтересованный, как будто она обменивалась новостями с добрым соседом. Аня редко прибегала к помощи конюха.

– Животное пугается суеты, – объясняла она, – так же как боится ребенок беготни медсестер в стоматологической поликлинике. Чем меньше людей вокруг, тем быстрее можно договориться с лошадью.

Конюхи насмешливо крутили головами и ждали, когда Аня прибежит за помощью. Но этого не случалось, почти все она делала сама. Справедливости ради надо сказать, что в основном уход за животными был хороший, болели они нечасто, а те лошади, которых привозили сюда на обучение, предварительно проходили тщательный осмотр. Берейторы к Ане относились с уважением – она могла дать толковый совет, как справиться с особо непослушными и строптивыми, – недаром зоопсихология была когда-то ее любимым предметом. «Я, считай, полжизни в седле и, казалось, знаю о них все! И ничем меня не удивишь, – говорил один из берейторов Олегу, – но вот появилась эта ваша Анаалексевна, и я понял, что был дураком, когда бросил Тимирязевку».