Через полтора месяца меня выписали, я снова стал ходить на трудотерапию. А ещё через полгода я впервые вступил в половую связь со Светкой. Не буду описывать всё в подробностях - мы опять гуляли всей честной компанией, от Соловья старались быстрей смыться. Но тот то и дело увязывался за нами, сопровождая как бы по жизни. Много было всяких-разных приключений, но Димону мы старались не наливать. Ухин надолго исчез из нашего поля зрения. Нина Петровна после выписки сына (его продержали почти пять месяцев!) наконец-то смирилась в отношении Надежды.

Я наслаждался первыми прелестями в интиме, пока однажды мне не вышло это боком. После этого я стал к Светлане всё больше и больше охлаждаться. Окончательно мы с ней расстались в середине 90-ых. В то же время от меня откололся и Димон. У меня появились новые приятели, подруги, собутыльники. Ни к чему хорошему это не привело, пока я наконец в ноябре 1998-го не связал свою жизнь брачными узами со зрелой женщиной, которая была старше меня на 7 лет.

P.S. Дальнейшие судьбы героев моего рассказа:

Надя и Саня Амяльев встречаются или живут вместе по сей день.

Света после неудачного романа со мной вышла замуж за сына известной художницы нашего города, Сергея М., с которым прожила в браке 4 года. Рано овдовев, живёт со своей матерью, а её отец, пьяница и дебошир, по некоторым данным, недавно помер.

Вадим Соловьёв (Димон, Дымо, Соловей) умер в 2012 году от тяжёлой пневмонии. Ему было 54 года.

Толя Фомин (Фома-Ерёма) умер в 2004 году в возрасте 43 лет. Возможно, ему "помогли" из-за жилья.

Дмитрий Мельников трагически погиб у себя на работе в 1995 году, попав под колёса заводского тепловоза на ВЭМЗ. Ему был 31 год.

Буянова Евгения Александровна, врач, умерла во сне в 1996 году, не дожив всего неделю до своего 60-летия.

Игорь Ухин лежит пожизненно в психбольнице пос. Содышка.

* * *

ВНЕЗАПНЫЙ ПОБЕГ

– Зыба, ты сколько уже здесь находишься?
– спросил коренастого мужичка лет сорока пяти, в тёмной больничной пижаме, элтэпэшник Федюшин. Ему было под тридцать - голубоглазый высокий блондин с небольшими усиками и начисто выбритой щетиной. Костя Зыбов, не торопясь, закурил в тесной курилке, присев у батареи на корточки, и спокойно ответил:

– Девятый год здесь. Три с половиной года на спецу. В Сычёвке. Слышал про такую?

– Нет, Зыба, - ответил блондин.

– И лучше тебе не знать.

– Почему?
– удивился молодой алкаш.

– Не дай Бог туда. Даже злейшему врагу не пожелаю.

Зыбов тяжело вздохнул, а присевший на лавочку Федюшин был в недоумении. Из ЛТП его привезли на днях и уже вывели из наблюдалки. Если по-чесноку, он просто инсценировал приступ эпилепсии. Надоело там -как на зоне - за колючей проволокой. Да и пахать почти за бесплатно не хотелось. Даже кормили хуже, чем в этой дурке. Константин казался ему нормальным мужиком, в отличие от многих чумовых и бестолковых.

– Зыба, а ты всё же расскажи про Сычёвку. Что она собой представляет?

– Оставь его, устал он, - проворчал недовольно присевший с молодым маленький седой старичок, достав из кармана пижамы пачку "Беломора". Он недовольно посмотрел, нахмурив густые брови, на Славку Федюшина, размял папиросину и прикурил от спички. Спичек больным в психушке не полагалось, но старика шмонали редко, уважая возраст. С виду дед был в здравом уме и твёрдой памяти. Он знал почти всех больных первого мужского отделения в лицо, многих по именам и фамилиям. Знал, как зовут медперсонал и лечащих врачей. Однако родственники периодически привозили Владимира Иннокентьевича в эту психбольницу с ментами или спецбригадой на "чумовозе". Причина на это была. Стоило Иннокентьичу немного выпить, как сразу "дымилась крыша", и дед, вообразив, что рядом фрицы, шёл на своих "домашних" в рукопашную. Хорошо, что сын со своей женой, с которыми Владимир Иннокентьевич проживал, были не робкого десятка - ловко скручивали старика и вызывали милицию.

Позвали на ужин: все, кто был в курилке, поднялись и вышли, погасив окурки и бросив их в ведро. В столовой больные быстро расселись за небольшие столики, пришла дежурная медсестра с небольшим ящиком лекарств. В мисках – маленькая порция плохо отваренных макарон и отварная рыба; в маленьких металлических кружечках – слабый, чуть подслащённый чай. Мужчины быстро съедают свои порции, с какой-то надеждой смотрят в окошко раздачи, но добавки сегодня нет. Все встают в очередь за таблетками, встаёт и Костя Зыбов. Ему дают малые дозы двух нейролептиков, к которым он давно привык.

Славка Федюшин зажимает под языком финлепсин, который выбросит потом при удобном случае в туалете. А старик Иннокентьич с умным видом профессора демонстративно глотает сонапакс, запрокинув голову вверх.

– Ладно, дедуля, верю!
– смеётся молодая медсестра, кареглазая брюнетка, стройная, с изумительной фигурой, привлекая к себе весь мужской пол. Она не замечает (или не хочет замечать), как молодой симулянт уже вынул изо рта таблетку и положил в карман.

Все остальные выполняют врачебные назначения - многие боятся уколов. У кого-то дрожат руки, и медсестра суёт им таблетки прямо в рот, помогает запивать из кружки. Она что-то записывает себе в журнал, пристально следит за состоянием каждого.