Костю всё это напрягало, он держался от всех отдельно и всё больше отмалчивался. Но к нему и не приставали с расспросами - для сокамерников он не представлял особого интереса. Видимо, догадывались, что человек психически не здоровый.

– Зыбов! На выход!
– крикнул тюремщик.
– Стоять! Руки за спину! Шаг влево, шаг вправо...

Костя шёл, как в тумане. Болело во всём теле от побоев, голова кружилась. Бедняга чуть не упал на холодный пол от изнеможения.

– Шагай, падла!
– ткнул Костю дубинкой в спину прапор.

Костантина увезли в психбольницу. Вскоре состоялась врачебная комиссия, затем суд с определением на принудительное лечение в специализированном психиатрическом стационаре строгого режима с интенсивным наблюдением.

Клавдия Васильевна умерла через несколько дней в реанимационном отделении городской больницы. Катерина плакала у гроба, просила у мёртвой свекрови прощения. Плакал и Никита. Молча стояли соседи, решившие помочь на похоронах.

А Костю увозили в закрытой машине в специализированную психушку с бесчеловечными условиями. О смерти мамы он узнал лишь случайно. Нетрудно догадаться, какое состояние постигло этого беднягу...

Через некоторое время Катерина оформила развод с Константином Зыбовым, сына навсегда отдала в интернат для умственно-отсталых детей и подростков, продала квартиру и окончательно сошлась с Виктором Барсуковым.

– Заба! Дай глотнуть!
– с хитрющей, всё той же наглой улыбкой подошёл к Косте элтэпэшник Федюшин.

Константин молча протянул кружку. Он по-прежнему не мог отказать в этом удовольствии, хотя Славка был плохой товарищ.

– Слышь, что по секрету скажу, - зашептал молодой алкаш, когда они остались вдвоём в курилке.
– Сваливать отсюда хочу!

– Ты что, в побег собираешься?
– удивился Зыбов.

– Да затрахал меня ваш дурдом, Костян! Попить вина на воле хочется, с бабой побыть.

– Ты не говорил, что женат.

– Да я, Костыль, никогда женат не был. Но баб у меня хватает! У меня в интимных делах проблем никогда не бывало. Это ты у нас такой однолюб.

Костя посмотрел на Славку подозрительно. Он не привык к разврату. Федюшина он не уважал. Но и виду не подавал. Ещё хуже относился к Ильязову. Этого гада он возненавидел ещё в спецпсихушке. Разумеется, оба - и молодой алкаш из ЛТП, и гадливый насильник-татарин доверия у Зыбова не заслуживали. Но разговор Федюшина о побеге почему-то вызвал интерес.

– Костян, пособи мне!
– тихо сказал Славка.

– Как?
– спросил Зыбов.

– Подпили решётку в третьей палате. Ты туда больше вхож, чем я.
– Федюшин протянул Константину маленькую пилку.

– Спалимся. И ты и я.

– Да ладно тебе!

Третья палата была почти пуста - из десяти шконок была занята лишь одна, и то тихоней. Больной молча лежал и постоянно глупо улыбался. Выходил он из палаты лишь справить нужду в уборной и поесть в столовой. Родственников у него не было, и тихушник доживал свой век на пожизненной койке.

Однако в палату частенько заглядывал медперсонал, поскольку через окно могли передавать остальным больным запрещённые продукты и вещи - ведь тихоня молчал и не думал никого закладывать. Никто и подумать не мог, что этот зверёныш когда-то отправил на тот свет своих родителей, зарубил и сожрал свою малолетнюю сестру. Долго хитрожопого тихоню не могли вычислить даже бывалые опера - соседи распустили слухи, что родные тихушника уехали в неизвестном направлении. Тихого убийцу даже звали Тихоном. Тихон Павлович Полетаев. Или Тиша.

Взяли Полетаева, когда он неожиданно сам прокололся. Но как - история об этом умалчивает. Вот и валялся этот Тиша тихонько себе в тихой палате, в углу.

Зыбов спрятал маленькую пилку в карман (шмонали его редко, как и старого вояку Игоря Ивановича) и зашёл в третью палату. Ох и подставляет меня этот Федюшин, зачем согласился? Но не назад же отдавать ему пилку?

– Здорово, Тиша! Ты всё один здесь?
– миролюбиво обратился к тихушнику Костя.

– Пока один, - ответил маленький коротышка с улыбкой.
– А тебе что надо?

– Тишуля! У меня к тебе просьба - отвернись к стене и как будто ничего не видишь, ничего не слышишь.

Тихон послушно повернулся к стене, а Костян подошёл к окну. Сегодня в палату никто не зайдёт - санитары вовсю квасят в наблюдалке, а медсёстры и санитарки - в сестринской. Празднуют какой-то никчёмный праздник. А впрочем, почему никчёмный? Вчера зарплату получили. Вот и лудят. А всё же подлец Славка! Если я попадусь, то он не при делах - ух и хитёр, сука!

С таким мрачным настроением Зыбов перепиливал оконную решётку, делая Федюшину медвежью услугу. Наконец железные прутья были перепилены и потихоньку откинуты на улицу. К полуночи в палату вошёл Федюшин.