С насилием? Конечно, нет. Мы старые футбольные приятели.

Футбольные приятели?

Верно. Ричард и я возвращаемся назад. Я был с ним очень давно, в снегах Нью-Гэмпшира. Все было иначе тогда, приятель. А где ты был зимой 1968-го?

Я был готов ко всей этой ерунде вроде стандартной проверки Секретной службы. Единственное, что беспокоило меня, — возможно, кое-кто из мальчиков СС видел последний номер Rolling Stone, который на этой неделе поступил во все газетные киоски Вашингтона. Наряду с моим спокойным и хорошо аргументированным анализом последнего съезда Великой старой партии в Майами он содержал карикатуры на Ричарда Никсона, одни из самых злобных и исполненных ненависти среди когда-либо попадавших на страницы печатных изданий.

Этот сумасшедший ублюдок Стэдман! Почему так все время случается, что из-за ваших друзей вас должны пришпилить к стене, как бабочку? Что вы скажете, если вы идете на другой конец города в Белый дом, чтобы попросить пропуск для прессы ради освещения предвыборной кампании Никсона как редактор отдела политики Rolling Stone, и первое, что видите за дверью пресс-службы, — это одно из бессовестно непристойных изображений Никсона и Эгню, прикрепленное к доске объявлений с большим красным кружком, обведенным вокруг имени Ральфа?

«Ну… М-м-м… Да-а. Хо-хо. Меня зовут… ах да… Томпсон из Rolling Stone, и я здесь, чтобы забрать мой пропуск и сопровождать президента Никсона на “борту номер один” весь следующий месяц».

Холодный взгляд человека на ресепшене. Никаких рукопожатий.

«Ну… Хо-хо, да… Я не мог не заметить, что вы любовались работой моего друга Ральфа Стэдмана. Хо-хо, у него, разумеется, есть способности, да? Конечно, есть. Добрый старина Ральф». Грустная улыбка и пожатие плечами. «Сумасшедший, как лунатик, конечно. Последняя стадия сифилиса мозга». Продолжай улыбаться, еще раз пожми плечами. «Господи, что тут поделаешь, а? Эти чертовы порочные англичане готовы ради денег на все что угодно. Ему хорошо платят за эти похабные рисунки. Мои протесты были полностью проигнорированы. Это чертов позор, как я выражаюсь. Куда, черт возьми, катится мир, если проклятому британцу сходят с рук такие вещи?»

Никсон никогда не скрывал своего отношения к прессе. Для него она все та же банда «предвзятых ублюдков» и «циничных сукиных детей», как он обозвал ее за кулисами в день выборов в Калифорнии десять лет назад, когда сделал свое теперь уже легендарное заявление о признании поражения после проигрыша губернаторской гонки 1962 года Пэту Брауну. Его помощники пытались удержать его, но Никсону не было до них дела. Дрожа от ярости, он вышел перед политическими журналистами, переполнявшими танцзал отеля, и прорычал: «Это моя последняя пресс-конференция! Вам не придется больше пинать Ричарда Никсона!»

Свое обещание он не выполнил, но гнев, заставивший его произнести эти слова, по-прежнему горит в его груди. Он редко проводит пресс-конференции и почти не поддерживает личных контактов с представителями прессы, которые с ним работают. В Белом доме и в дороге он «общается» с пресс-корпусом через свой рупор — пресс-секретаря Рона Циглера, высокомерного 33-летнего парня, который прошел школу мастерства, вкалывая пиарщиком для Диснейленда, и обращается с журналистским корпусом Белого дома как с бандой проблемных пьяниц, которых терпят только до тех пор, пока они держат свои грязные лапы подальше от босса.

Несколько репортеров, которые переключились с кампании Макговерна на кампанию Никсона в этой последней поездке в Калифорнию, были поражены разницей между ними. Поездка с Макговерном отличается от поездки с Никсоном, как гастрольный тур с «Грейтфул Дэд» от вояжа с Папой Римским.

Мой первый опыт участия в этом действе состоялся после прибытия Никсона в Окленд. После нервных обжиманий с некоторыми из нескольких сот прекрасно натасканных молодых «сторонников», которые сгрудились вокруг, чтобы поприветствовать его перед телекамерами, Никсона спешно сопроводили в огромный черный пуленепробиваемый «кадиллак» для краткого появления на одной из новых станций городского общественного транспорта в Бэй Эреа. Три больших автобуса с прессой отправили по другой дороге, и, когда мы прибыли на станцию «Барт», нас спустили на грузовом лифте в узкий коридор за стеклянными стенами диспетчерской.

Через несколько секунд Никсон вышел из соседнего тоннеля метро, быстро помахал толпе и был препровожден в диспетчерскую с дюжиной местных республиканских должностных лиц. Два сертифицированных безобидных фотографа были допущены внутрь, чтобы запечатлеть рукопожатие президента, ведущего светскую беседу с инженерами. Его содержательные замечания были переданы представителям прессы, толпящимся в коридоре, с помощью громкоговорителей.

Понаблюдав за всем этим, я обратился к Бобу Грину, молодому репортеру Chicago Sun-Times, который только что покинул кампанию Макговерна.

— Господи, — воскликнул я. — Это всегда так происходит?

Он рассмеялся:

— Черт, это еще неплохо! Мы, по крайней мере, видим его. Вчера в Нью-Йорке я сопровождал его в течение 12 часов и ни разу не увидел вживую — только на экране телевизора, когда он выступал с речью. Они заперли нас в отдельной комнате с динамиками и телемониторами.

Наша следующая остановка была на другой стороне залива, в Сан-Франциско, где у Никсона было запланировано обращение к нескольким сотням «Молодых республиканцев» на обеде по 500 долларов за блюдо в бальном зале (принадлежащем ITT) «Шератон-Пэлас». Тысячи антивоенных демонстрантов слонялись по улицам снаружи, держась на безопасном расстоянии от сотен полицейских, сжимавших в руках ружья 12-го калибра.